Новый Макиавелли

Пауэлл Джонатан

Впрочем, главным событием явилась пресс-конференция, имевшая место на второй день пребывания Тони в гостях у Клинтона. Клинтон зашел за Тони; перед пресс-конференцией он ужасно нервничал. Его помощник Рэм Эмануэль шептал ему на ухо о новых подробностях в деле Левински. Тони принял осознанное решение — поддерживать Клинтона во всем и действительно на пресс-конференции стоял за него горой, даром что в Великобритании этого не одобряли. Зато благодарность Клинтона не знала границ. Так был заложен фундамент на удивление теплых отношений, растянувшихся на весь срок у власти и не прекратившихся и потом. Мудрый премьер-министр в подобных обстоятельствах всегда остается на стороне своего коллеги — иностранного лидера.

В 2001 году Тони сумел переключиться с Клинтона на Буша, а было это очень непросто. Тони делал ставку на дружеские отношения с американским президентом, не важно, близкий это по духу человек или не близкий. Во время прощального визита в Великобританию Клинтон остановился в Чекере; как раз в это время Альберт Гор наконец признал свое поражение. Тони помог Клинтону с соответствующей речью, а Клинтон рассказал Тони, что собой представляет Буш и как с ним себя вести. Тони и Клинтон вместе посетили прощальный прием в Уорикском университете. Джон Прескотт тоже пришел, поразился шумихе, вызванной визитом

президента. У Прескотта было письмо, которое он хотел передать Клинтону, да боялся, как бы его спецслужбы не подстрелили. Посредником в передаче письма он выбрал меня. Правда, мне удалось подвести Прескотта к Клинтону для рукопожатия. После слезного прощания с американской делегацией, под позывные с президентского вертолета, Тони прошел в кабинет номинального главы университета — звонить Бушу, поздравлять с победой. Сказал, что он — хороший друг Билла Клинтона и останется таковым, хотя Клинтон покидает президентский пост. Буш выразил понимание ситуации, сообщил, что в противном случае Тони сильно упал бы в его, Буша, глазах. К счастью, Тони и Буш оба были в дружеских отношениях с Биллом Геммелом; Тони знал его по школе в Феттс, а Буш-старший имел с отцом Геммела общий нефтяной бизнес. Буш-младший школьником проводил каникулы в доме Геммела в Шотландии. Геммелу удалось заверить обоих, что они друг другу понравятся.

Тони отправил меня и Джона Соерса, тогдашнего личного секретаря по внешней политике, знакомиться с командой Буша перед инаугурацией. В кабинете все было не так, как мне помнилось по 1992 году, когда готовился к вступлению в должность Клинтон. При Клинтоне так и сновали молодые люди, жующие пиццу, — точно в студенческом общежитии. При Буше царила тишина и солидность, малейший шум заглушался толстенными коврами — ни дать ни взять офис крупной корпорации. Я встретился с Диком Чейни, человеком поразительно немногословным. Десять минут я, точно пулемет, передавал все, что мне было поручено передать; наконец выдохся и замолчал. Чейни некоторое время смотрел на меня и вдруг спросил: «Как поживает Чарльз?» Он помнил моего брата еще со времен Маргарет Тэтчер, а также по совместному бизнесу. И своим поведением, и своим вопросом Чейни красноречиво указал мне место. Куда больше мне нравился Джош Болтен, молодой, но уже бывший банкир, а тогда — заместитель главы администрации Буша. Впрочем, я упоминаю Болтена в связи с более серьезными достижениями. Позднее он стал главой бюджетно-распределительного управления, а там и сменил Энди Карда на посту главы президентской администрации.

Отношения между Тони и Бушем «зацементировались» в феврале 2001 года, во время визита Тони в президентскую загородную резиденцию Кэмп-Дэвид. Пресса делала акцент на слишком тесные брюки Тони и смаковала комментарий Буша о зубной пасте [221] . Писали также, что Тони всячески старается завоевать дружбу президента США. Бушу нравились политические лидеры, которым он мог доверять. Шрёдера, например, он не упускал возможности уколоть, ибо канцлер Германии обещал Штатам поддержку в Иракской войне, когда встречался с Бушем в Белом доме, а через несколько месяцев оказался на стороне противников войны. В Кэмп-Дэвиде Буш встретил нас тепло, по-семейному; вечером мы смотрели в частном кинозале фильм «Знакомство с родителями»; Конди Райс хорошо сделала, что заснула в самом начале и проснулась, только когда зажегся свет. Мы слышали о восхищении Буша Черчиллем, поэтому привезли ему дешевую копию бюста этого великого человека. Однако, оглядев бюстик повнимательнее, сочли его недостойным подарком для президента США. Нам удалось договориться о выдаче бюста Черчилля работы Джейкоба Эпстайна «напрокат» [222] ; это-то произведение искусства и отправилось в Овальный зал, где пребывало до конца президентского срока Буша. Наша встреча закончилась как-то вдруг — на следующее утро, ни свет ни заря. В результате столь раннего подъема мы забыли в Кэмп-Дэвиде стилиста Шери, Андре, и «девушку из Садовой комнаты». Обнаружилось это только на авиабазе «Эндрюз»; пришлось посылать в Кэмп-Дэвид президентский вертолет. Бедняга Андре здорово перетрясся; думал, больше милой Англии никогда не увидит.

221

Буш заявил, что они с британским премьером отдают предпочтение одной и той же зубной пасте, на что Блэр заметил: «Теперь, Джордж, всем будет интересно, откуда вы знаете о моих предпочтениях такого рода».

222

Данное произведение искусства принадлежит Министерству культуры, СМИ и спорта Британии.

Буш обладал очень располагающим качеством — умел смеяться над собой и не обижался, когда над ним смеялись другие. Начиная с 2003 года мы регулярно, каждые две недели, проводили видеоконференции; Буш заседал во главе стола в оперативном штабе Белого дома, с Конди Райс и Энди Кардом по бокам. Дик Чейни появлялся вверху экрана, отдельной картинкой. Вид у него был весьма зловещий — возможно, тому способствовали наушники. Сами мы находились в подвале Номера 10 — там у нас был оборудован секретный зал для видеоконференций. Буш на видеоконференциях всегда демонстрировал оптимизм; не стала исключением и аховая ситуация с Иракской войной. В октябре 2006 года политические позиции Буша были хуже не представить, непопулярность достигла пика — а он не моргнув глазом заявил, что все идет по плану, что через две недели, на промежуточных выборах, республиканцам светит большинство голосов. Мы с Найджелом Шейнуолдом сочли заявление шуткой и не сумели сдержать смеха. К счастью, Тони понял, что Буш сам верит в собственные слова, и сохранил серьезное лицо. Таким образом, на наше хихиканье Буш не обиделся.

Существует два способа влиять на американцев. Первый способ я бы назвал французским; открыл его генерал де Голль. Смысл в том, чтобы проявлять максимальную несговорчивость в надежде, что американцы сами станут искать вашей дружбы и дорого заплатят за то, чтобы вернуть вас «на борт». Второй способ — сугубо британский. Мы традиционно стараемся быть как можно ближе к американцам в надежде, что нас не обойдут при решении важных вопросов.

Итак, мы уже давно применяем второй способ; однако это — палка о двух концах. Известно ведь: хочешь добиться влияния — действуй втихую. Этот урок мы усвоили в Косово. «Нью-Йорк тайме» назвала Тони мужественным за ввод войск и прошлась насчет нерешительности Клинтона. Клинтон, кипя от возмущения, позвонил Тони прямо из президентского самолета. Он-де знает, что

происходит. Британцы-де позиционируют Тони как мачо от политики, а его, Клинтона, — как слабака. Надо это прекратить. На моей памяти Клинтон никогда так зол не был. Сэнди Бергер подлил масла в огонь: валяйте, мол, вторгайтесь в Косово, захватывайте его своими силами, без помощи американцев. Тони удалось убедить Клинтона, что мы к злополучной статье непричастны. Дружеские отношения были восстановлены, а мы вдобавок получили ценный урок — как не надо поступать с американцами. Всякому, кто хочет обрести влияние, следует делиться своими соображениями в частном порядке. Попробуйте только похвастать успехами или сообщить прессе о своей роли в той или иной операции — и, будьте покойны, подобное заявление перечеркнет все, чего вы добились. Отныне можете не рассчитывать на задушевность в отношениях с американцами. Британского премьера по рукам и ногам связывает тот факт, что он даже своему электорату не может поведать ни о спорах, в которых вышел победителем, ни о масштабах влияния — иначе его обвинят в полном отсутствии такового, да еще дрессированным пуделем обзовут. Именно это случилось с нами в связи с Афганской и Иракской войнами. Мы не афишировали своих советов, мы пошатнули позиции американцев, чуть ли не через труп Дика Чейни добившись отозвания проекта новой резолюции по Ираку. И что толку, раз нельзя было сообщить британцам об этих достижениях? Мудрый премьер-министр априори принимает такое положение вещей, не берет в голову эпитеты вроде «пудель Буша» — зато взамен имеет реальное влияние на политические решения единственной мировой сверхдержавы. Мудрый премьер-министр всегда поддержит своего коллегу-лидера в трудную минуту, ибо коллега это надолго запомнит; но не бросится вслед за коллегой-лидером в очередную операцию, пока не узнает, где там брод. Иначе придется отступать, а это ох как тяжело.

У Британии всегда есть выбор. Британия может, подобно Франции, практиковать декларативную внешнюю политику; когда говоришь то, что хочет услышать народ, очень легко заручаться поддержкой всего мира. Однако такой путь окончится потерей веса в Вашингтоне и резким сокращением возможностей изменить мир. Британия всегда исповедовала и до сих пор исповедует принцип «меньше слов — больше дела», ибо для мудрого премьера предпочтительнее оказывать реальное влияние на ход мировых событий, нежели «держать фасон». Британия сейчас в сложном положении — ее вот-вот могут исключить из мировой политической игры. Лишившись дружбы с заокеанской сверхдержавой и не обретя ведущей роли в Европе, мы вернемся к своему истинному удельному весу, каковой вес измеряется в населении и природных ресурсах; иными словами, сравняемся с Италией. Допустить подобное означает предать наследие нашей державы. Предотвратить скольжение вниз может только сильный лидер, способный, задействуя личные качества, строить крепкие отношения с другими государствами; способный завоевать доверие президента США, сделать Великобританию центральным игроком в ЕС наряду с Францией и Германией и не робеющий перед ролью лидера в мировых событиях. Страна, желающая процветания, должна уметь быть и верным другом, и непримиримым врагом.

Глава двенадцатая. «О самонадеянности пришедшего к власти в республике»

Высокомерие и уход с должности

«Те, кто правил Флоренцией с 1434 по 1494 год, утверждали, что форму правления следует менять каждые пять лет, ибо иначе самое правление станет невозможно», — пишет Макиавелли. В одних государствах, например в США, сроки правления оговорены конституцией, с тем чтобы правитель оставался у власти не более двух сроков подряд. Но даже в тех странах, где нет соответствующих официальных конституционных ограничений, действуют очень, по моему мнению, эффективные неофициальные ограничения. Лидер, желающий сам назначать сроки пребывания у власти, все-таки не может просидеть в премьерском или президентском кресле более десяти лет. Я уже говорил о недержании внимания электората; добавим сюда прессу, находящуюся в непрестанных поисках новых тем, ибо старые слишком быстро наскучивают аудитории; «срок годности» звезд делается все короче и короче; то же самое и по той же причине происходит с политиками.

Маргарет Тэтчер выдворили товарищи по партии, ибо она пересидела в премьерском кресле собственную популярность; Джима Каллагана, Джона Мэйджора и Гордона Брауна отправил в отставку электорат. Впрочем, лидеры, даже когда понимают, что пора уходить, непременно изыскивают причины задержаться на полгода, если не на год, с целью довести до конца то или иное дело. Они жестоко ошибаются, вычисляя продолжительность собственной желательности на посту главы государства — и в итоге их просто прогоняют. В отдельных случаях лидеры сразу озвучивают свое намерение просидеть не больше двух сроков; так поступил испанский премьер Хосе-Мария Аснар, впервые победив на выборах, — и сдержал обещание. В условиях современной демократии народ уже к концу второго срока испытывает непреодолимое желание поменять лидера. Следовательно, только разумно уйти самому, не дожидаясь, пока на дверь укажут избирательные бюллетени и коллеги по партии.

Тони хотел сам выбрать день ухода; но проблема в том, чтобы верно этот день вычислить. В начале марта 2003 года я сказал Алистеру Кэмпбеллу нечто вроде: «Мы приблизились к началу конца». Удивленный Алистер выразился в том смысле, что не понимает, каков он, этот конец. Я принялся объяснять: мол, я и сам толком не понимаю, только нутром чувствую. С тех пор призрак конца уже меня не отпускал. В июне 2002 года Тони объявил нам, что останется в должности до следующих выборов и, пожалуй, назовет дату ухода. Через месяц поделился: дескать, теперь, когда решено уйти до очередных выборов, ему, Тони, изрядно полегчало. Правда, Тони не знал, как подать такое заявление. Во время подготовки к голосованию в Палате общин по поводу Иракской войны ко мне постоянно заглядывал секретарь Кабинета Эндрю Тёрнбулл — требовал показать устав Лейбористской партии, пункт о выборе преемника на случай отставки лидера. Тёрнбулл хотел подготовить преемника, ибо ожидал потери голосов за Тони в Палате общин. В мае 2003 года перед Тони снова встал вопрос: быть или не быть его третьему премьерскому сроку? Гордон, услышав, что Тони может внезапно объявить о нежелании оставаться на третий срок, запаниковал, стал приводить аргументы вроде: «Но тогда ты потеряешь покровительство — и с чем останешься?» Гордон всерьез боялся, что неожиданное объявление об отставке, причем отсроченной, позволит врагам организовать кампанию за нового лидера в обход его, Гордона. Всякий раз, когда Тони заговаривал об уходе, я выдвигал железный аргумент «против», а именно: как только будет назван «день икс», на Тони станут смотреть как на отработанный материал. В один миг испарится все его влияние. Уверен, что мои слова, вкупе с другими соображениями, были причиной столь долгих колебаний Тони.