Новый Макиавелли
Шрифт:
В 2004 году на Тони стали открыто давить с отставкой. Тони спросил мое мнение; я ответил, что сейчас уходить не следует, а надо высидеть в премьерском кресле десять лет, только ни в коем случае не делать попыток сравняться с Маргарет Тэтчер, которая продержалась двенадцать лет. У Тони, по его словам, было вот какое чувство: если на очередных выборах он заявит о намерении остаться на третий срок, ему и правда придется остаться; тянуть до последнего. Несколько недель спустя мы вернулись к разговору. Алистер советовал уходить; Питер Мандельсон — наоборот; ему так интуиция подсказывала. Мы, по мысли Питера, должны были явить новый фонтан энергии, а то выглядим, как сдутые шары. Я провел аналогию с правлением Маргарет Тэтчер — сказал, что у нас нынче 1986 год, каковой год был для Тэтчер не концом, а периодом, когда открывается второе дыхание. Значит, подытожил я, и для Тони это не конец. Впрочем, я бы не поручился, что у Тони остались силы для борьбы. Наоборот, его постигли колебания, на тот момент уже перешедшие в разряд хронических.
К концу мая Тони все же начал оказывать какое-никакое сопротивление. Девизом себе взял
После летних каникул 2004 года Тони заявил о своем решении остаться на третий срок, но не изыскивать поводов для срока четвертого. А затем потряс сообщением, что, обдумывая свою отставку, купил в лондонском районе Бэйсуотер особняк за 3,6 миллиона фунтов. Питер Мандельсон криминала в покупке не усмотрел, я же забеспокоился, как бы о сумме не проведали СМИ и не отпугнули ею большинство избирателей. После речи на сентябрьской конференции, в номере брайтонского отеля, Тони выдал Дэвиду Хиллу, Салли и мне еще одну убийственную новость — он ложится в больницу для очередной операции на сердце. Потом, может, и освободит премьерское кресло, обронил Тони; если поднадоел соотечественникам. Тут даже ваш покорный слуга задался вопросом: может, с Тони и правда восьми лет премьерства хватит? Мы решили сделать сразу три заявления — об особняке, об операции на сердце и о решении бороться за третий срок. Рассчитывали, что последнее из трех затмит первые два, каждое из которых намекает на возможную отставку. К моему удивлению, все три новости удалось сохранить в тайне до 30 сентября, то есть до самого их обнародования.
В тот день мы поделили министров — членов Кабинета; каждому из нас досталось энное их количество для обзвона и сообщения, что Тони ложится в больницу. Мне выпал браунит Алистер Дарлинг; на мои слова о сердце и больнице он сказал: «Значит, Блэр уйдет в середине следующего срока». «Нет, — возразил я. — Он на полный срок останется». «Люди подумают, он раньше уйдет», — гнул свое Дарлинг. «У нас никаких сомнений — Тони остается на весь третий срок и только потом передает полномочия своему преемнику», — спорил я. Дарлинг рассмеялся и заверил, что понял намек. Гордон в это время был в Вашингтоне, на совещании с министром финансов США. Мы ему позвонили, но он совещание не прервал, поэтому я передал ему новость через личного секретаря. Тот покинул переговорную, перезвонил в Лондон и сказал, что получена искаженная информация. Мы повторили сказанное, и до Гордона наконец дошло. Как же он рассвирепел. Через СМИ обвинил нас в устроении государственного переворота по-африкански, пока он, Гордон, за границей трудится. Занятно, что именно Гордон первым публично объявил о предстоящей Тони операции на сердце. Полковник Каддафи и премьер-министр Ирака Айяд Аллави прислали цветы, принц Чарльз — открытку с пожеланием скорейшего выздоровления и коробку сливочной помадки «Герцогиня Корнуольская» с подписью «от доктора Уэльса». Увы — помадка испортилась в результате сканирования службой безопасности Номера 10; как предметы подозрительные и коробка, и ее содержимое отправились в мусор. Правда, поскольку подпись была от руки, мне потом прислали останки. Интересовались, от кого бы это.
Выборы 2005 года стали истинным испытанием; проблем хватало и без воспаления позвоночного диска Тони. Гордон и Тони вместе вели кампанию, Гордон постоянно требовал назвать дату ухода и объявить его, Гордона, преемником. Алистер и Филип без конца совещались с Гордоновой командой. Мне Алистер в электронном письме предложил стать «вожаком Эда Боллса при новой власти». Шери настаивала, чтобы Тони сразу после выборов лег в больницу, сделал магнитно-резонансную томографию позвоночника, я же заметил: из больницы Тони выйдет политическим трупом. Обследование пришлось отложить до лучших времен. Мы начали терять контроль над партией. В Кабинете министров произошел раскол в связи с грядущим запретом на рекламу табака, Патрисия Хьюитт примкнула к врачам, Джон Рейд — к рабочим, курящим в клубах. Мы попытались приструнить одну и другого — они перешли к взаимным обвинениям. Казалось также, что мы потеряем голоса, издав закон о задержании подозреваемых в терроризме на девяносто дней без предъявления обвинения — вот был бы очередной показатель, что Тони утрачивает политическую силу. Тони заявил, что скорее согласится на поражение в борьбе, нежели отступит. Впрочем, ощущение fin de regime [223] и без того витало в воздухе.
223
Конец режима (фр.).
Во время встречи с Гордоном в Чекере (декабрь 2005-го) Тони сказал, что в 2006 году не уйдет. Гордон принялся рисовать самые мрачные перспективы; грозил задействовать собственные средства. Тони вскочил с места, да еще словесно подтвердил: разговор окончен. Конечно, на самом деле о последней точке и речи не было. В марте 2006 года приезжаю я в Чекере и что вижу? Вся мебель из Большого зала вынесена. Первая мысль была — Тони тайно от меня решил уйти в отставку. Все оказалось безобиднее —
В апреле 2006 года Джон Прескотт давал у себя в квартире, в здании Адмиралтейства, один из своих миротворческих обедов. Мы с Тони вышли из Номера 10 через сад, пересекли Площадь конной гвардии. Тони был настроен решительно. Джон предложил ему уйти в июле следующего года, однако Гордону эта дата казалась слишком отдаленной по времени. На следующий день Тони и Гордон начали местную выборную кампанию; пока ехали в машине, активно друг друга бойкотировали. Тони потом признался, что даже охранники от неловкости не знали, куда деваться. Все было настолько скверно, что Би-би-си наняла специалиста по языку жестов — комментировать обстановку вместо политического обозревателя. Тони специально обнял Гордона за плечи — пытался таким способом решить проблему. А через два дня наконец назначил отставку на июль 2007 года и решил в оставшиеся четырнадцать месяцев полностью игнорировать Гордона и заниматься важными для себя реформами.
Той же весной, после местных выборов, Гордон впервые предпринял попытку переворота. Мы знали — результаты будут плохие и потому позаботились, чтобы в поствыборных теле- и радиопередачах выступало как можно больше верных нам людей. Тони предпринял заграничное турне, я же остался в Лондоне — пресекать на корню любую инициативу мятежного Гордона. К счастью, результаты выборов оказались все же лучше ожидаемых; впрочем, применяемая Гордоном тактика ударов исподтишка и мгновенных отступлений делала свое черное дело. Гордон, в частности, дал интервью, в котором заявил, что понятия не имеет о дате ухода Тони; Тони, дескать, никаких дат с ним не обсуждал. Тони, желая ослабить давление, на своей обычной ежемесячной пресс-конференции дал понять, что уйдет в середине парламентского срока. Гордон явился к нему сразу после выступления и обронил кислое «наконец-то ты ответил на мой вопрос». Пресса сделала вывод, что Тони намерен уйти летом или осенью 2007 года; теперь мы надеялись спокойно доработать лишний год, без всяких уступок. Отступление казалось нам особым маневром, гарантирующим стратегический успех. Тони начал писать прощальную речь для конференции. На следующий день опрос общественного мнения задвинул нас на восемь пунктов назад. «Вот оно и началось», — заметил Тони. СМИ он надоел; СМИ жаждали новых персонажей и новых историй. Пожалуй, то же можно было сказать о народе.
Ободренный Гордон поучаствовал в передаче «Доброе утро», где с пафосом трижды отрекся от собственных обсуждений с Тони даты его ухода. Поистине, в трехкратном отрицании до петушиного крика было нечто библейское. Джон Денхам в «Ньюснайт» призвал начать выборы лидера партии. Положение для Тони создалось прескверное; он решил, что теперь не обязан официально называть Гордона своим преемником. Вероятно, думал Тони, Гордон дал лейбористам лицензию на «очередной розыгрыш». Мы решили практиковать стратегию Микобера [224] , то есть выжидать в надежде, что «что-нибудь да подвернется». Впрочем, альтернативы у нас все равно не было. Сотрудники Номера 10 занервничали, некоторые даже собрались увольняться. Майкл Уиллс, сторонник Гордона, выступил на телевидении: лейбористы, мол, проиграют следующие выборы — если, конечно, Гордон немедленно не займет лидерскую позицию. Салли сообщила, что члены Парламента политически ослабели и смирились с перспективой иметь Гордона лидером партии; заодно они смирились и с перспективой проиграть очередные выборы. Они хотят только прекратить нынешнюю агонию; им плевать на результаты опросов общественного мнения, согласно которым консерваторы скорее обскачут лейбористов, возглавляемых Гордоном, нежели возглавляемых Тони.
224
Микобер Уилкинс — персонаж романа Ч. Диккенса «Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим». Отличался необоснованным оптимизмом.
В то время Джон Прескотт пребывал в скверном настроении из-за двух скандалов — по поводу невыплаты муниципального налога [225] и по поводу любовной связи с секретаршей. То и дело наш генеральный секретарь намекал, что Джон интересуется уставом лейбористов и со дня на день уйдет в отставку, не дожидаясь выборов лидера партии и заместителя лидера партии. В июле Тони собирался выступить с речью на конференции «Ньюс корпорэйшн» в Лос-Анджелесе; пронюхавший об этом Гордон захотел узнать тему выступления. Тони небрежно ответил: «Пожалуй, пройдусь насчет необходимости прыжка через поколение в нашей партии, чтоб ты лидером не стал». Гордон юмора не понял. Мы же сформулировали тему речи следующим образом: «Новые лейбористы — новое поколение». Еще до начала лета я записал в дневнике: «Ситуация мрачная, но не безнадежная».
225
Выяснилось, что с 1997 года за одну из трех квартир Прескотта, ту, что в здании Адмиралтейства, платили рядовые налогоплательщики. Сам Прескотт в ответ на обвинения утверждал, что был уверен — он сам платит муниципальный налог.