Новый Макиавелли
Шрифт:
Что касается Тони Блэра, он обратил внимание на Кабинет, лишь когда ждал результатов выборов в своем доме в Тримдоне. Джон Прескотт прибыл из своего избирательного округа, города Кингстон-апон-Халл, чтобы подвести итоги переговоров относительно своего нового суперпортфеля — он стал министром окружающей среды, транспорта и регионального развития (только эти три сферы интересовали его по-настоящему). Питер Мандельсон приехал из Хартлпула, намереваясь дать совет, а Гордон Браун несколько раз переспрашивал, кто за какую работу берется. В крайней спешке мы назначили одного из брауновских сторонников, Дугласа Хендерсона, министром по делам Европы, поскольку уже на следующий день кто-то должен был представлять страну в Брюсселе.
Назначая первый за восемнадцать лет лейбористский Кабинет, Тони мог намекнуть, каковы будут его шаги в новом правительстве; дальнейшие события показали, что нам следовало бы проявить больше оригинальности в выборе министров. Впрочем, по уставу лейбористской партии, избранные члены теневого кабинета должны сформировать кабинет правительственный, вот и приходилось
16
Главный «кнут» оппозиции, главный «кнут» правительства — в Великобритании общепринятые названия должностных лиц — парламентских организаторов каждой из партийных фракций. Их задача — следить за дисциплиной, в частности, за тем, чтобы министры посещали заседания.
17
Дж. Робертсон был десятым генеральным секретарем НАТО; Д. Дьюар — первым премьер-министром Шотландии.
Новые члены, в тот день переступавшие порог секретариата Кабинета министров, испытывали благодарность столь всепоглощающую, что Тони, пожалуй, легко мог бы сделать еще пару-тройку замен. Однако мы не рискнули, и этот недостаток решимости изрядно связывал нас в первые годы правления, когда мы пытались проводить реформы. Костяк лейбористской партии, в частности такие люди, как Фрэнк Добсон, обладатель очень важного портфеля министра здравоохранения, и Гэвин Стрэнг, министр транспорта, существенно замедлили нам реформирование социальной сферы. Новоиспеченному премьеру не надо зацикливаться на том, чтобы правительственный Кабинет по составу стал зеркальным отражением его теневого кабинета. Опыт, приобретенный в оппозиции, почти бесполезен в правительстве; более того: отдельные политики куда лучше проявляют себя в оппозиции, чем в правительстве. Например, Робин Кук блистательно вел дебаты в Палате общин и, пока мы находились в оппозиции, заглядывал ко мне в кабинет, в Спикерский дворик на первом этаже Вестминстерского дворца, и спрашивал, читал ли я в «Таймс» отзывы на то или иное его выступление. Если я отвечал отрицательно, он сам зачитывал отзывы вслух; моя задача была периодически выдавать одобрительные «Ого!» и «Надо же!». Секретарь по внешней политике Робин Кук был потрясен своим новым просторным кабинетом, где доминировал портрет непальского генерала XIX века. Кук пригласил меня в первый же день, плюхнулся в кожаное кресло со словами: «Как вы полагаете, Джонатан, — недурственно для бывшего лектора в вечерней школе?» Зато на работе в правительстве Робин отнюдь не горел и явно тяготился ежедневными рутинными обязанностями. Поэтому-то и не раскрылся как министр.
Премьер-новичок должен крепко подумать о том, какого человека хочет видеть в той или иной правительственной должности, должен беспощадно отбраковывать теневых министров, а тех, кого выберет, держать в правительстве как можно дольше, дабы они набрались опыта. Исключения допускаются лишь в тех случаях, когда ставленник запятнал себя скандальной историей или полной некомпетентностью. Сама мысль, будто назначение в Кабинет сродни менеджменту, должна сразу отметаться премьером. Не сродни; ничего общего с менеджментом не имеет. Назначение в Кабинет — это политика; человеческие ресурсы тут ни при чем.
Правда, мы все же проявили решимость — заменили традиционные две сессии парламентских запросов по пятнадцать минут каждая на одну, получасовую, по средам, в дневное время. Прежде эта процедура служила дополнительным инструментом для двух сторон. Во-первых, Парламент мог отслеживать премьера (который находился на связи по вторникам и четвергам, днем); во-вторых, премьер мот узнавать о происходящем в правительстве, требовать объяснений и вызывать чиновников. Из-за опросных сессий по вторникам и четвергам премьер был привязан к Лондону всю неделю, а поскольку сессии еще и в дневное время проводились, на подготовку тратилось целых два рабочих дня. Соединив две сессии в одну и перенеся ее на среду, мы высвободили как минимум полтора рабочих дня в неделю. Эту реформу мы задумали, еще будучи в оппозиции, и провели в жизнь сразу после победы. Попытайся мы сделать это года через два после выборов наткнулись бы на непробиваемую стену сопротивления. Предусмотрительный премьер всегда проводит подобные реформы в первые дни у власти, пока члены Парламента не опомнились.
Макиавелли советует правителям следовать примеру дерзкого, решительного Чезаре Борджиа: «Таким образом, тем, кому необходимо в новом государстве обезопасить себя от врагов, приобрести друзей, побеждать силой или хитростью, внушать страх и любовь народу, а солдатам послушание и уважение, иметь преданное и надежное войско, устранять людей, которые могут или должны повредить; обновлять старые порядки, избавляться от ненадежного войска и создавать свое, являть суровость и милость, великодушие и щедрость, и, наконец, вести дружбу с правителями и королями, так чтобы они с учтивостью оказывали услуги либо воздерживались от нападений? — всем им не
18
«Государь», гл. VII, «О новых государствах, приобретаемых чужим оружием или милостью судьбы».
К сожалению, куда легче дать подобный совет, нежели следовать ему. У нас, например, была возможность после выборов 1997 года навсегда поменять политику Британии путем привлечения в правительство либерал-демократов и объединения прогрессивных сил (впервые, считая с XIX в.). В месяцы, предшествовавшие выборам, мы имели тайные беседы с Пэдди Эшдауном, Роем Дженкинсом и другими лидерами либерально-демократической партии, неизвестными большинству членов теневого кабинета. Мы разработали выборную стратегию «два против одного»; она помогла победить консерваторов, но когда в день выборов Пэдди Эшдаун позвонил Тони Блэру в дом при избирательном округе, выдержка нас подвела. Тони Блэр не предложил Пэдди стать членом Кабинета, а Пэдди твердил, что ему нужно немедленное «добро» на пропорциональное представительство, иначе да будут прокляты лейбористы. Пэдди хотелось попасть в Кабинет. Позднее Тони признавался, что в тот момент чувствовал себя недостаточно сильным для подобных мер. Кстати, политические лидеры часто недооценивают свои возможности на самых ранних стадиях. Им кажется, что на конкретные шаги нужен особый мандат, одной победы на выборах мало. В действительности же никогда лидер не бывает так могуществен, как на самой ранней стадии правления.
Итак, после выборов мы продолжили переговоры с либерал-демократами; кульминацией стал обед с Роем Дженкинсом и Пэдди Эшдауном 21 октября 1997 года. Обедали на Даунинг-стрит, 11. Мы сошлись на том, что после следующих выборов внедрим систему альтернативного голосования, за которой должно следовать внедрение полупропорциональной избирательной системы; а уже в ноябре в Кабинет войдут два министра от либерал-демократов — Минг Кэмпбелл и Алан Бейт. Сам Пэдди Эшдаун получит место в Кабинете через полгода. Однако, как и в мае, обе стороны проявили малодушие — иными словами, влюбленная пара так и не добралась до алтаря.
По выражению Роя Дженкинса, власть — это «драгоценное яйцо», которое премьер-министр несет в ложке, а трасса, между прочим, составляет тысячу миль, бежать надо босиком по раскаленным угольям, и уронить яйцо никак нельзя — слишком многое будет тогда потеряно. Этот-то страх — много потерять — и сковывал нас, в том числе в вопросах реформирования социальной сферы. Наша стратегическая цель была — от социальных услуг, регулируемых их поставщиками, перейти к системам здравоохранения и образования, где тон задают пациенты, родители и учащиеся; причем сохранить бесплатную основу. Чтобы этого добиться, следовало немедленно начать радикальное реформирование. Но мы были связаны собственным обещанием в первые два года придерживаться программы капиталовложений, заданной тори, и не могли продемонстрировать финансовую компетентность лейбористов. Не могли доказать, что мы — не расточители, которым лишь бы денежки налогоплательщиков проматывать; что мы — уже не та партия, которая привела к девальвации в шестидесятых и недовольству народа — в семидесятых. В июне 1998-го я отметил в дневнике, что в первые годы правления мы страшились экономического спада, из-за которого могли войти в историю как очередное лейбористское правительство, ничего не смыслящее в экономике; действительно, что с них, с лейбористов, взять?
Начав увеличивать расходы на социальную сферу, мы вскоре поняли, что сами по себе деньги, как бы много их ни было, решением проблемы не являются. Мы попытались сделать акцент на целевые бюджетные фонды и оборону, но и это не сработало. Наоборот — спровоцировало неожиданные нюансы, которые существенно затормозили приход улучшений. Стало понятно, что реформирование «сверху» не прокатит. В конце концов, уже после 2001 года, мы принялись внедрять смешанную систему условий с использованием частного и благотворительного секторов экономики наряду с социальным сектором. Такая смешанная экономика позволила пользователям «рулить» и принесла реальные, существенные перемены. Если бы мы смогли провести их сразу, мы бы уже пожинали политические преимущества, а так они достались нашим преемникам. Нам же не хватало знаний о том, каким образом система работает; мы не хотели пугать партию слишком скорыми шагами, а сражение, для которого мы приберегали реформу, позднее показало, что оппозиция более чем реальна. Мудрый премьер должен игнорировать оппозицию и стремиться к цели, пока силен, а не действовать по принципу «шаг вперед и два назад», в то время как стена сопротивления укрепляется с каждым днем. В устах Исайи Берлина совет Макиавелли звучит следующим образом: «Если намерен применить крутые меры, примени их разом, не растягивай пытку».