"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17
Шрифт:
Казавшееся поначалу таким скучным сидение на чердаке обещало стать весьма интересным, и два друга уже не жалели о том, что им пришлось вместо интересных хождений по улицам отсиживаться в этом унылом месте. А вначале они сильно грустили по этому поводу и уже разрабатывали планы побега из-под родительского запрета.
А запрет был весьма весомым. После того как Егор заявился домой и застал мамку всю в слезах, которая поначалу бросилась к нему и прижала к себе, а затем отходила какой-то тряпкой, он еще пытался вяло огрызаться про то, что все равно будет бегать на демонстрации. Но вот после того, как вернулся батяня, искавший его по всем улицам, а потом отходивший сына розгами
Отцы двух друзей хорошо знали друг друга и, возможно, также были друзьями, хотя на взгляд мальчишек дружба взрослых весьма отличается от их совместных походов и озорных проделок. Впрочем, взрослые тоже не понимали их, ведь как иначе объяснить постоянные запреты и наказания? Разве в их возрасте они сами не так себя вели?
Но размышления на эти темы были скучными, тем более что события во дворе продолжали разворачиваться в интересном ключе.
После того как желающих ехать в штаб не нашлось, «командир» долго размахивал маузером и угрожал расстрелом всем и каждому, а затем внезапно согласился никого не отправлять. Более того, он распорядился выгнать из кузова грузовика всех «арестованных» и грузить на их место в машине реквизированное контрреволюционное добро из квартир дома.
Самих же «арестованных» загнали в дворницкую и заперли там. Причем запирал сам дворник, который почему-то из арестованного превратился в тюремщика. Но такие мелочи мало интересовали прибывших на экспроприацию…
Где-то под Могилевом. 27 февраля (12 марта) 1917 года
– Всем покинуть машину! Быстрее! Могут баки взорваться!
Это Георгий, с разбитым лбом, кричал у люка и добрым словом подгонял всех к выходу.
Мы повыпрыгивали и, утопая в снежной целине, отбежали подальше от дымящего аэроплана. Я пришел в себя, когда что-то твердое толкнуло меня в грудь. Остановившись, я определил, что наткнулся на плетень, а прямо передо мной стоит крестьянская мазанка. А перед мазанкой стоит местный мужичок и держит во рту «козью ножку».
И я, видимо еще не отойдя от стресса, спрашиваю первое, что пришло мне в голову:
– Далеко до Могилева?
И мужик, затянувшись, спокойно так отвечает (видимо, дымящие огромные аэропланы у него в огороде падают по два раза на дню):
– Дык, почитай, верст десять будет…
Петроград 27 февраля (12 марта) 1917 года
– «Первое. Ввиду чрезвычайных обстоятельств государь император не считает возможным отложить свой отъезд и выезжает завтра в два с половиною часа дня. Второе. Все мероприятия, касающиеся перемен в личном составе, его императорское величество откладывает до своего приезда в Царское Село. Третье. Завтра отправляется в Петроград генерал-адъютант Иванов в качестве главнокомандующего Петроградским округом, имея с собой надежный батальон. Четвертое. С завтрашнего дня с Северного и Западного фронтов начнут отправляться в Петроград, из наиболее надежных частей, четыре пехотных и четыре кавалерийских полка. Генерал Алексеев».
Генерал Беляев отложил бланк телеграммы и посмотрел на растерянные лица присутствующих. Министры были обескуражены таким ответом императора. Фактически, собравшись сегодня в четыре часа дня, они уже даже не пытались чем-то управлять, считая, что все рычаги власти потеряны. Надеясь на чудо и в ожидании его, они имитировали деятельность, принимая уже никому не нужные решения, но отказываясь от любых действий.
Так, например, с подачи генерала Беляева и великого князя Кирилла Владимировича, в надежде на успокоение улицы и автоматическое разрешение проблем, был отправлен в отставку министр внутренних дел. Обиженный Протопопов сказал, что ему остается лишь застрелиться, и покинул зал. Но по обыкновению ответственных лиц тех дней, стреляться он не стал, а просто спрятался в одном из служебных помещений дворца в надежде переждать бурю и посмотреть, чья возьмет.
А правительство тем временем вяло решало новый вопрос – на кого бы спихнуть освободившийся портфель министра внутренних дел. Изобразив работу мысли и не найдя кандидатур, решили просто поручить исполнение дел старшему из товарищей министра.
В шесть часов вечера князь Голицын послал императору телеграмму о том, что Совет министров объявляет город на осадном положении и просит государя поручить командование войсками столицы какому-нибудь популярному в войсках генералу, которого солдаты будут слушаться. Кроме того, в телеграмме сообщалось, что Совет министров просит государя его уволить и поручить лицу, пользующемуся общим доверием, составить новое правительство.
С облегчением переведя дух, полагая, что более не отвечают за происходящее, министры ждали официальной отставки и возможности спокойно разъехаться. И вдруг такая неприятность – государь их не уволил. Общее настроение присутствующих выражал сам глава правительства князь Голицын, который все время повторял одну и ту же фразу:
– Что же делать, что делать?
Министры растерянно переглядывались. Казалось, что все сейчас разрываются между желанием немедленно бежать и необходимостью соблюдать приличия, придумав повод для бегства.
Внезапно кто-то распахнул двери в зал заседаний и закричал:
– Сюда идет толпа!!! Будут здесь с минуты на минуту! Спасайся!
Словно получив команду, министры повскакивали со своих мест и, роняя стулья и никому теперь не нужные бумаги, рванулись к выходу. Шум паники охватил один из оплотов государственной власти России. Где-то хлопали двери. Зазвенело разбитое стекло. Погас свет.
Еще через несколько тягостных минут в опустевший дворец ворвалась толпа солдат и всякой веселой черни. Начался разгром.
Правительство, назначенное государем императором Николаем Вторым, перестало существовать…
Окрестности Могилева.
27 февраля (12 марта) 1917 года
Выстрел винтовки громыхнул в тишине ночного леса. Толчок в плечо.
– Слева!
Георгий не заморачивался всякими этикетами, лязгая затвором и вскидывая винтовку для нового выстрела. Резко обернувшись в указанном направлении, пытаюсь взять на прицел скользящие между деревьями фигуры. Сзади дважды громыхнул маузер. Марсель Плиа ведет огонь с правого борта.
Стреляю. Толчок отдачи бьет в мое плечо. Ну что я – снайпер, попадать в активно движущуюся цель из маузера, пусть даже и с прикладом, используя в качестве платформы летящие через ночной лес сани? Не попал, конечно. Не знаю, попадал ли кто-нибудь из нас, но мне казалось, что целей становилось только больше.
Слева от меня заковыристо подгонял свою клячу Тихон. Стоп, не клячу – лошадку. Вывези нас, родная, и я тебе куплю воз сена! Только быстрее!
Горшков стреляет, и, к нашей секундной радости, одна из фигур, кувыркнувшись, затихла. Однако это лишь разозлило остальных преследователей.