Новый Мир (№ 1 2000)

Автор неизвестен

Во-вторых, тенденции тенденциями, а «замечательное десятилетие» предполагает сумму текстов, своего рода рекомендательный список. Я попытался сформировать десятку лучших прозаических сочинений 90-х годов (предполагая, что писатель может быть представлен в ней лишь одним произведением) — и потерпел поражение. Не смог остановиться и на цифрах 15, 20, 25 — пришлось составить «тридцатку».

Привожу результаты в азбучном порядке:

Анатолий Азольский, «Клетка»;

Виктор Астафьев, «Так хочется жить»;

Петр Алешковский, «Жизнеописание хорька»;

Леонид Бородин, «Царица Смуты»;

Юрий Буйда, «Прусская невеста»;

Михаил Бутов, «Свобода»;

Светлана Василенко,

«Дурочка»;

Марина Вишневецкая (тут я не могу сделать выбор: практически вся ее — сверхплотная, подразумевающая взаимосоотнесенность текстов — проза; впрочем, у Буйды я ведь тоже назвал сборник рассказов);

Георгий Владимов, «Генерал и его армия»;

Валерий Володин, «Паша Залепухин — друг ангелов»;

Нина Горланова, Вячеслав Букур, «Роман воспитания»;

Юрий Давыдов, «Бестселлер»;

Андрей Дмитриев (трудно, но все-таки — «Закрытая книга»);

Борис Екимов (строгая и словно бы скромная проза Екимова совсем не похожа на наступательно-поэтичные опыты Вишневецкой, а случай тот же: все рассказы 90-х);

Олег Ермаков, «Знак зверя»;

Игорь Ефимов, «Не мир, но меч»;

Владимир Кравченко, «Ужин с клоуном» (эта удивительная повесть, хоть и была опубликована в престижном «Знамени» — 1992, № 7, практически не получила отзывов; в который раз: «Мы ленивы и не любопытны»);

Владимир Маканин, «Андеграунд, или Герой нашего времени» (и — вопреки собой же установленным правилам — рассказ «Кавказский пленный»);

Афанасий Мамедов, «На круги Хазра»;

Анатолий Найман, «Б. Б. и др.»;

Марина Палей, «Кабирия с Обводного канала»;

Михаил Панин, «Труп твоего врага»;

Людмила Петрушевская, «Время ночь»;

Ирина Полянская, «Прохождение тени»;

Евгений Попов, «Подлинная история „Зеленых музыкантов“»;

Ольга Славникова, «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки»;

Алексей Слаповский (опять трудно, но все-таки «Первое второе пришествие» и «День денег»);

Сергей Солоух, «Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева»;

Михаил Успенский, «Там, где нас нет» (кто сказал, что ориентированная на массового читателя проза не может быть умной, артистичной, трогательной? Веселые сказочные повести Успенского о подвигах богатыря Жихаря и его побратимов доказали: еще как может!);

Александр Хургин, «Страна Австралия».

Список, разумеется, субъективный. У нас — в республике словесности — пока еще демократия. Кому не нравится, может составить другой — без моих любимых писателей и, к примеру, с Чингизом Айтматовым, Борисом Акуниным, Дмитрием Бакиным, Владимиром Березиным, Андреем Битовым, Алексеем Варламовым, Эргали Гером, Анастасией Гостевой, Михаилом Кураевым, Анатолием Королевым, Евгением Лапутиным, Дмитрием Липскеровым, Юрием Малецким, Александрой Марининой, Александром Мелиховым, Виктором Пелевиным, Олегом Павловым, Диной Рубиной, Владимиром Сорокиным, Андреем Столяровым, Викторией Токаревой, Людмилой Улицкой, Антоном Уткиным, Владимиром Шаровым, Михаилом Шишкиным… Называю имена писателей, имеющих своих пылких приверженцев, а у меня вызывающих весьма различные эмоции: от спокойного сочувствия, благодарности за прошлые свершения и надежды на будущее до убежденного неприятия. Но даже одно перечисление имен заставляет задуматься о разнообразии нашей словесности. И вновь повторить: замечательное десятилетие! А ведь еще не кончилось.

Пока не кончилось. И это уже действительно последний тезис. Я не о календаре, а о ждущих нас впереди (и ковавшихся все эти годы) опасностях. Мы прекрасно знаем, как скверно мы же обошлись со свободой, нами же завоеванной (кто-то хмыкнет, кто-то корректно уточнит: «Не без нашего участия»). Боюсь, что, когда увидит свет эта статья, то есть в январе 2000 года, после парламентских выборов, будем знать это еще осязаемей. Свободу мы

проболтали и упустили, предпочтя разное: кто — сиюминутные выгоды, кто — снобизм, кто — безответственную оппозиционность, кто — поиски третьего пути и пятого угла, кто — чистоплюйское неучастие, сдобренное всегдашним «от меня ничего не зависит». При этом плодами свободы — от относительного товарного изобилия до возможности «свое суждение иметь» и выражать его публично — мы пользовались вовсю. Кроме всего прочего, мы не хотели верить в собственные силы, в собственное творческое начало, в собственную большую традицию (отнюдь не равную «старым песням о главном» и церетелевским петро-медведям). Отсюда наше — читательское — небрежение живой словесностью. Отсюда легкость, с которой мы не просто усвоили слухи о конце литературоцентризма, но и перетолковали их в императив отрицания литературы как таковой. Спору нет: отдельный писатель может очень много (о том и статья). Может писать за символические гонорары, добывая хлеб насущный иными способами, может терпеть издательское равнодушие, может переносить нападки (не объективными же суждениями их считать!) критиков (к примеру, мои — и слабо утешает известный тезис: «Чать, не ногу отрезают»; да, власти и даже влияния на издательский процесс у критиков нет, но нервы авторам они, увы, портят, и по большей части не из-за скверного характера — просто это входит в их профессию, хоть и не приносит радости), может какое-то время рассчитывать только на «провиденциального собеседника». Но боль, обида, ощущение собственной заброшенности накапливаются; достигнув «критической массы», они в какой-то момент могут одержать победу над даром, превратить свободу творчества — в бессмыслицу, действительно обескровить русскую литературу. Высокомерно судя современную словесность, мы либо ее попросту в упор видеть не желаем, либо забавляемся и модничаем, не придавая значения своим словам. Ан как накликаем настоящую беду: сперва оторвав от писателя читателей, потом оставим потенциальных читателей без писателей. Не дай Бог.

И все же пока у нас на дворе замечательное десятилетие. Как очень серьезно пошутил в недавнем стихотворении Тимур Кибиров: «Треплется язык бескостный / славным флагом на „Варяге“». Может, потому и «Варяг» не сдается.

Немзер Андрей Семенович — критик, историк литературы. Родился в 1957 году в Москве. В 1979 году окончил филологический факультет МГУ; кандидат филологических наук (1983). Обозреватель газеты «Время MN». Многочисленные публикации в журналах и газетах («Знамя», «Волга», «Дружба народов», «Новый мир», «Литературное обозрение», «Сегодня» и др.), а также работы по истории русской литературы первой трети XIX века. Автор книги «Литературное сегодня» (1998).

Плюс к нам перфект

Юрий Малецкий. Проза поэта. Роман-завязка? — «Континент», № 99 (1999)

Нынешний германский житель Юрий Малецкий написал (а привычный уже для него журнал «Континент» напечатал) роман «Проза поэта» с трупом, «новым русским», матерщиной, «разборками», наемными убийцами и эмигрантскими страданиями. За Малецким отчего-то закрепилась слава «писателя про себя», каковую он, по первому взгляду, и оправдывает: повествователь — свежий эмигрант в Германию, и автор тоже, автор — этнический еврей и православный христианин, и повествователь всего этого не избежал, наконец, оба они литераторы, оба поэты.

Да и главная, насквозь через роман проходящая тема тоже весьма понятна в полудневниковой прозе недавнего иммигранта: «Что делают здесь пачки людей в возрасте, с семьями и высшим образованием, предполагающим высокий общественный статус, странных людей, въехавших в страну по линии еврейской эмиграции, но почему-то не ходящих в синагогу. Сколько их? Куда их гонит? Что ищут они в стране далекой… чего ради бросили все, чем жив человек в краю родном? Не могли же эти очень взрослые люди подумать, будто им в чужой стране предложат работу по специальности — врачами, инженерами, музыковедами, биологами…» Разумеется, вся история переложена краткими анекдотическими зарисовками из иммигрантской жизни (это называется «Аккомпанемент») и немецкой окружающей среды — в качестве ее полномочного представителя выбрана реклама презервативов, судя по описаниям, вездесущая и разнообразная.