Новый мир. Книга 4: Правда

Забудский Владимир

— Перед штурмом Новой Москвы, по личному поручению Окифоры была сформирована так называемая «чертова дивизия» из самых мощных формирований ЧВК — «Железного Легиона», корпуса «Крестоносцы» и эскадрона «Сатана». Ее командующим был генерал Чхон. Эта дивизия была на первом краю наступления. Ее задачей было проложить путь внутри своими трупами. В этом была двойная польза. Во-первых — сэкономленные жизни миротворцев. Во-вторых — ликвидация тысяч свидетелей и соучастников военных преступлений.

Я тяжело вздохнул. Кивнул на экран, на котором замер кадр с трупами на улицах.

— Все эти люди погибли от сильнодействующего отравляющего вещества под кодовым названием «Зекс». Оно было распылено в жилых секциях Новой Москвы бойцами эскадрона «Сатана» генерала

Гаррисона по приказанию Чхона. От кого он получал приказы — мне не известно.

На дисплее отобразился кадр с предательским убийством евразийского офицера.

— Они также ответственны за многочисленные убийства военнопленных.

Я тяжело вздохнул.

— Я не снимаю с себя ответственности за то, что я сделал. Но, Бог мне свидетель, и вы все мне теперь свидетели — я попытался остановить этих людей. Но Чхон и Гаррисон натравили на меня своего выродка — суперсолдата по имени Тайсон Блэк. После схватки с ним я выжил лишь чудом. Помимо очень тяжелых травм и ранений, получил страшную дозу радиоактивного излучения из-за известного вам выброса на ТЯЭС. Я провел почти год в коме. Неоднократно переживал клинические смерти. На моё восстановление были потрачены миллионы фунтов. И не потому, что среди моего руководства нашлись альтруисты. Это тоже была часть эксперимента, который вёлся с самого моего рождения — смогу ли я выжить после того, как меня буквально превратили в кусок фарша.

Мне осталось говорить чуть больше двух минут.

— Тяжелые физические и психические травмы и тяжелая наркотическая зависимость, за которую я должен был благодарить своих «хозяев», не были моей единственной проблемой после списания из Легиона. Люди из СБС четко дали мне понять, что я должен держать язык за зубами, иначе моя судьба будет печальна. Им удалось запугать меня. Но им не удалось запугать другого молодого ветерана Легиона, Питера Коллинза, ранее рядового Орфена. Питер тоже был в Новой Москве, тоже получил тяжелые ранения, долго лечился от наркозависимости, связанной с применением «Валькирии». Но он выкарабкался. И не просто выкарабкался — он возжелал справедливости. Вместе со смелой журналисткой по имени Фи Гунвей они решили рассказать правду о войне в эфире радиостанции «Интра FM». Вот только ему не удалось реализовать свой замысел. О нем пронзали. Его схватили и накачали «Валькирией», а затем подстроили все так, будто у него случился срыв — и люди в полицейской форме убили его якобы при попытке ограбления аптеки. Сиднейские полицейские, во главе с капитаном детективов Паттерсон, вынуждали меня дать показания, потакающие этой бессовестной лжи. Когда я отказался, то я и мои близкие подверглись репрессиям.

Осталось меньше минуты. И я перешел к завершению.

— Сегодня я нарушил множество законов и оговорок в контрактах. Разгласил страшные военные и государственные тайны. Я признаю это. Я бывший полицейский, и я уважаю закон. Знаете, почему я пошел против него? Потому что те, кто обязаны его блюсти — нет, они даже не бездействуют. В лучшем случае они позволили запугать себя и закрыли на все глаза. В худшем же — сами стали исправными винтиками в механизме потакания лжи. Всю жизнь они пытались закрыть мне рот, не гнушаясь ничем — моя собственная память, которую я открыл вам, мне свидетель. И у меня не осталось иного выхода.

Зал безмолвствовал.

— Много разных политиков сейчас обращается к нам с экранов и со сцен на площадях. Кто-то называет себя нашим покровителем и защитником. Кто-то — освободителем. Кто-то — поборником демократии и прав человека. Я далек от политики. Давно отчаялся отделить зерна от плевел и понять, кто из них меньший лжец. Так что я обращусь ко всем им в равной степени.

Я указал на экран, где было изображено лицо Чхона.

— Вот это — самое настоящее зло. Зло, которому не может быть никаких оправданий. Которое никогда не может быть прощено или забыто. Оно было здесь, рядом с нами. Всегда. И оно до сих пор тут. Наверняка вы не признаетесь, что сами его породили. Может быть, вы не замечали его? Может быть, закрывали на

него глаза? Вас обманывали, не доносили до вас правды? Я уверен, что вы найдете себе оправдания. И лучше бы они были хороши. Но я скажу одно: если вы не дадите этому злу решительный отпор, не осудите его, не сделаете все возможное, чтобы покарать этих людей — сейчас, когда я вытащил их на Свет Божий — то вы не заслуживаете того, чтобы нами управлять, не имеете морального права что-либо нам диктовать. И пусть весь мир это увидит.

Таймер возвестил об окончании моего времени. Во всей студии загорелся свет. Я перевел взгляд на Барри Гоффмана, очки которого сползли к кончику носа, и он выглядел так, будто он в эту самую минуту продолжал обделываться. И сказал:

— У меня все.

Глава 7

§ 34

Я выдохнул, совершив первое отжимание. С кухни я слышал нервный, раздраженный голос Лауры, которая ругалась по телефону (должно быть, с матерью). Перед глазами был дисплей, транслирующий, в N-ный раз, запись шоу «Только правда», состоявшегося в пятницу, 30 сентября 2095 года. Как раз шла запись моей жизни, считанная прямо с моего мозга, похожая на артхаузное кино. Это было сложно объяснить, но я не мог воспринимать то, что видел сейчас на экране, как свое прошлое. После того как меня заставили пережить всё это заново, мозг запустил какую-то защитную реакцию, отторгнул все это на эмоциональном уровне — и, хоть память и логика никуда не делись, в глубине души мне казалось, что я смотрю на жизнь какого-то другого человека.

Я чувствовал себя так странно и паскудно, что это сложно было описать. Но по мере того, как кровь в венах разгонялась, давящий на меня груз начинал казаться чуть-чуть менее тяжелым. Я успел выполнить 92 отжимания на кулаках, прежде чем в комнату зашла, устало опершись о стену, Лаура.

— Может быть, хватит уже это пересматривать? — спросила она устало, кивнув на экран.

Она старалась говорить спокойно. Но в ее голосе чувствовалось раздражение. Скорее всего, отголосок ссоры с матерью.

— Как скажешь, — прошептал я, через силы выполняя последние отжимания, оставшиеся до сотни.

Затем — перевернулся на спину.

— Я не верю, что это моя жизнь, — прошептал я, переведя взгляд на экран.

— Да, Дима, я знаю, — кивнула Лаура.

Её взгляд тоже пополз на экран. Там как раз виднелась она — обнажённая, с румянцем на щеках от возбуждения — такая, какой видел её я, когда мы занимались любовью — здесь же, в этой квартире. Лаура закусила губу и поморщилась, глядя на эти кадры, которые видел весь мир.

— Мать еще не видела этого, — прошептала она расстроенно.

Скандал планетарного масштаба, разразившийся на шоу, на которое Жозефина Фламини с таким трудом протолкнула свою дочь, надеясь, что пару пикантных подробностей из ее жизни и жизни ее импозантного будущего зятя лишь добавят ей популярности, стал очень тяжелым ударом для светской львицы.

— Мне очень жаль, что с ней так вышло, — произнес я, видя, что Лаура искренне переживает.

— Мы должны были ожидать этого, — вздохнула та. — Знаешь, ей уже лучше. Истерика уже позади, она написалась успокоительных. Сказала мне, что Гоффман звонил ей снова и извинился за свою первоначальную вспышку. Сказал, мол, что его шоу никогда еще не смотрели столько людей, что там никогда еще не поднимались столь важные и серьезные темы. Так что он, как журналист, мол, должен быть благодарен ей за этот шанс.

Лаура презрительно прыснула.

— Барри — такой же, как все шоумены! Обоссался от страху и забился в дальнюю щель, когда такое произошло у него в эфире. А как отошел немного — сменил подгузники, обновил макияж, и теперь пробует строить из себя крутого журналюгу, который, мол, не боится резать правду-матку.

Я продолжал молчать, и она продолжила:

— Так что маман больше не винит меня в том, что я подставила ее. Но у нее теперь другая мулька.

Девушка тяжело вздохнула, и раздраженно сымитировала голос матери: