Новый мир. Книга 5. Возмездие
Шрифт:
Пилотам, кажется, уже сообщили о том, что происходит в десантном отсеке, либо они наблюдали за этим через камеры видеонаблюдения. Корабль принялся вилять крыльями и делать крутые виражи. Перегрузка навалилась на меня, словно обух, ударивший по голове. Нас с Джеромом, не пристегнутых, бросило куда-то, как тряпичных кукол — но я в последний момент успел ухватиться за выступ на борту.
— Мей, прости меня! — прокричал я сквозь рев напрягшихся двигателей, направляя винтовку на дверь кабины пилотов. — Но я не буду сидеть и ждать, пока где-то там убивают Лауру!
— Дима, остановись! Если
Я вздохнул и опустил винтовку, а затем убрал палец с курка.
— Знаю, — произнес я. — Ты права.
— Вот видишь. Это был просто нервный срыв. Ты должен оставаться спокойным и…
Я не слушал ее. Я сделал несколько шагов назад, разгоняясь. А затем со всей возможной прытью спринтом ринулся прямо в массивную дверь, отделяющую кабину пилотов от десантного отсека.
— Дима, что ты де?!.
Мощи бронекостюма хватило — дверь-таки слетела с петель. Жалобно взвизгнув, она ввалилась внутрь пилотской кабины. А следом за ней — ввалился я. Китаец средних лет и молодая блондинка славянской внешности в евразийской военной авиационной униформе и высокотехнологичных шлемах, сидящие в креслах командира и второго пилота, оглянулись с таким ужасом, словно в кабину ворвалось торнадо. Должно быть, с их стороны это где-то так и смотрелось. Второй пилот, так и не успев закрыть рот, запоздало потянулась за личным оружием, который был спрятан где-то под сиденьем — но я, поднимаясь, решительно ткнул ей в лицо дулом винтовки.
— Ложимся на прежний курс, — приказал я по-русски.
— Это невозможно! — ответила та испуганно. — Нам поступили другие указания!
Китаец вторил ей на мандарине, одаривая меня рассерженным взглядом.
— Мне плевать на ваши указания! Я не буду повторять дважды! Или вы делаете это, или я пристрелю вас обоих, и сделаю это сам! Летим в Подгорицу! Место высадки — замок Бесац!
— Ты с ума сошёл! Ты разве не слышал товарища Чанг?! Нас же собьют!
— Дима, ты спятил! — раздался из интеркома голос Мей, которая явно уже и сама утратила самообладание. — Меня расстреляют из-за того, что я, дура, убедила коллег поверить человеку, который затем ворвался в кабину нашего воздушного судна и угнал его ради сумасбродной затеи, которая забросит наше государство в самый центр грандиозного международного скандала! Остановись! Прекрати это!
— Мей, всё что я сказал тебе — правда! Если мы сейчас ничего не сделаем — то будут уничтожены единственные люди, которые способны сменить Патриджа! Руководство вашей партии хочет и дальше иметь дело с этим сукином сыном?! Или с адекватными лидерами, которые положат конец вражде и начнут конструктивный диалог?! Так и спроси у своих «товарищей»! Спроси их, черт возьми! Ведь они слышат нас сейчас!
— Да послушай себя, Дима! Ты просто сошел с ума! Сошел с ума, и я — страшная дура, что не поняла этого раньше! Ты…!
Её голос вдруг оборвался. А затем — резко преобразился. Из гневного и взволнованного — мгновенно сделался чуть испуганным и раболепным. Я не расслышал всего, что она пролепетала на мандарине невидимому мне собеседнику. Расслышал лишь три фразы: «так
Некоторое время на ее стороне царило напряженное молчание. Пилоты продолжали смотреть на меня со смесью ужаса и злости, не отпуская штурвала. Затем — вновь раздался голос Мей на мандарине, уже более ровный и спокойный. Командир корабля несколько раз переспросил у нее что-то, продолжая коситься на меня с неодобрением. Затем — в сердцах выругался, одарив полным гнева взглядом выбитую мною дверь.
— Только что пилотам было приказано вернуться на прежний курс, — изменившимся, чужим, холодным и официальным тоном произнесла Мей.
В ее голосе отчетливо был слышен благоговейный страх, появившийся в тот момент, когда она сказала «товарищ председатель». Такого страха в голосе этой уверенной в себе женщины, которая, как я успел сегодня убедиться, явно занимала в евразийской иерархии более высокое место, чем пыталась меня убедить, я не слышал никогда.
— Мей, прости, что втянул тебя в это. Но…
— Сейчас не время для выяснения наших личных взаимоотношений. Настоятельно прошу больше не произносить ни слова, если ты не готов адресовать его непосредственно высшему руководству Коммунистической партии Евразийского Союза.
Я выдохнул. Ее тон подействовал на меня подобно холодному душу. Абсурдность и серьезность происходящего доходила до меня постепенно, по мере спадания горячки, в которой я вломился в кабину, мало думая о последствиях. Однако пути назад уже не было.
— Я прошу прощения, товарищ председатель, — молвил я, так и не понимая до конца, к кому обращаюсь. — Сейчас все это выглядит как безумие. Но я верю, что спасаю этот мир от того, чтобы он окончательно полетел в тартарары. Все обиды в прошлом. И я…
— Товарищ Войцеховский, от имени руководства Военно-воздушных сил Евразийского Союза я требую покинуть кабину и не мешать пилотам выполнять их обязанности, — строго ответила Мей, к этому времени преодолев избыток волнения. — Ты добился своего! Так что прекрати истерику! И оставь свои бессвязные попытки объясниться неизвестно с кем!
— Так я и сделаю, Мей, — кивнул я. — Прости.
— Готовься! И делай, что собрался!
§ 46
— Знаешь, что, грека? — спросил Джерри задумчиво, когда мы с ним, оба в боевых скафандрах, со шлемами в руках и пехотными огневыми комплексами напротив груди, стояли вдвоем вплотную к дребезжащей двери десантного отсека.
— Что?
— Я всегда думал, что я — эдакий безумный сорвиголова, а ты — пай-мальчик. Это ведь я вечно попадал в разные неприятности, а ты, староста и зубрила, меня отмазывал. Так ведь было в школе, разве нет?
— Примерно так, — кивнул я.
— Так вот, я и представить себе не мог, до какой охренительной степени я в тебе ошибался, староста хренов. Ты — настоящий псих. И это чудовищный каприз судьбы, что это я, а не ты, называю себя Казаком.
— Джерри, я рад, что ты со мной, — сказал я, с благодарностью глянув на Джерри. — Что мы нашли друг друга после всех этих лет. Снова стали друзьями. Хочу, чтобы ты знал: ты — лучший друг, который у меня был.