Новый папа
Шрифт:
– Эй, верблюд, пойдём-ка с тобой прогуляемся за бархан.
Инесса Станиславовна, которая до этого не обратила внимания ни на плевок, ни на хохот, прервалась на полуслове. В классе повисла мёртвая тишина.
От немыслимой наглости бесхребетного ничтожного толстяка Лёха замер, его ухмылку стянуло в жёсткий рубец. Затем, оскалившись, он резко поднялся и, буравя чёрными глазками Яна, направился к выходу. Вмешиваться в конфликт никто не спешил. Толик, не получив от друга ясной команды, остался
За дверью Лёха сразу перешёл в атаку. Несмотря на разницу в росте, он наскакивал, норовил ударить ногой, выплёвывал искривленным ртом серии матерных ругательств.
Ян сделал несколько шагов назад. Вспомнилось, что перед ним семиклассник, ребёнок в сущности, и его, наверное, можно и словесно поправить. Но надвигающаяся, перекошенная от злобы физиономия Лёхи начала пробуждать глубоко-глубоко спрятанные картинки всех гнусностей, которые с весёлым смехом творил этот коротышка. Они накладывались одна на другую, и Ян почувствовал злость. Не за последнюю выходку, а за всё – и прошлое, и будущее. Это была не мгновенная вспышка ярости, которую он испытал в классе, а полновесное чувство. Оно не мешало думать, действовать, а просто появилось и стало частью его личности, будто заполнив пустой кусочек пазла. Тело тоже реагировало на происходящее. Грудная клетка расширилась, лёгкие качали воздух, словно кузнечные меха, кулаки потяжелели.
Прекратив отступать, Ян упёрся взглядом в глаза сопернику. Лицо Лёхи приняло глумливое выражение, тонкие губы змеились:
– Ну чё, петух, кукарекал ты громко. А только до дела дошло, бегать начал, жопой вилять? Как извиняться-то будешь?
Ян недобро усмехнулся:
– Извиняться сегодня придётся тебе.
– Перед тобой, что ли, лох ты рыночный?
– В первую очередь передо мной. Но тебе придётся сильно постараться, чтобы я тебя простил.
Лёха надул щёки и, хлопнув себя ладонями по ляжкам, с шумом выпустил воздух:
– Вот умора. Жаль, пацаны не видят. Лошарик таблетку храбрости съел. Ты забыл, что ли, как мы с Толяном в прошлый раз тебя жизни учили? Как ты меня тогда назвал? Дебилом? Ну и кто дебилом-то оказался? Кто нам ботинки лизал и прощения просил? Хотел я тебя тогда обоссать, да училка эта влезла. Повезло дураку. Только в этот раз так не подфартит. Тебе сегодня вообще никто не поможет. Будешь за стадионом в луже купаться, да ещё спасибо скажешь, что легко отделался.
Ян прослушал этот короткий монолог с застывшим лицом. Он действительно забыл ту историю, что, учитывая его замечательную память, было странно. Наверное, сработала какая-то защитная реакция психики. Теперь же, благодаря Лёхе, события встали перед глазами так отчётливо, будто произошли вчера, а не двадцать семь лет назад. Тогда – вскоре после смерти деда – Яна перевели в новый класс. Друзей среди ребят у него не было, а Лёха с Толяном принялись его задирать. Сначала он терпел, а однажды как-то не удержался и ответил. Эти двое подкараулили его за школой. Лёха подошёл вроде поговорить, а Толя сзади подкрался и на землю завалил. Никаких ботинок он не лизал, но пинали его сильно, а учитель математики Клавдия Ивановна действительно помогла, вовремя появилась. Вот после того случая, о котором Ян никому не рассказывал, он и начал замыкаться в себе, спрятался, как в норку. Перестал обращать внимание и на оскорбления, и на тычки, и на насмешки, старался как можно незаметнее отбыть в школе положенные часы и скорее вернуться домой, дожидаясь момента, когда прозвенит последний звонок и череда унижений закончится сама собой. А после того, как у него появился друг, который научил его всему, что нужно – и деньги зарабатывать, и вопросы решать, – прошлые события, словно в тумане, скрылись, будто они не с ним происходили или их вовсе не было.
Ян задумчиво кивнул:
– Спасибо, Лёша.
Тот растянул щербатый рот:
– Это за что ещё? Или заранее меня благодарить решил? Не выйдет, чушок. Сначала искупаешься, как я сказал, а потом меня в зад будешь целовать и спасибо говорить. И не здесь, а при всех. Хамил на людях, вот и расплатишься также.
Не обращая внимания на эти угрозы, Ян спокойно и словно для себя самого проговорил:
– Знаешь, Алексей, а я на тебя очень зол. Не понимаю, почему я в прошлом не позволял себе злиться, особенно если учесть, как долго ты отравлял мне жизнь. Наверное, я тогда просто привык. Но заново привыкать не хочу. Я буду злиться на тех, кто пытается причинить мне боль, и другую щёку подставлять не намерен. Теперь будет око за око. Ты, может быть, думал, что мазать мне мелом свитер забавно, а оттирать его, стоя голым в холодном сортире, на сквозняке, это даже полезно, – закаливание такое. Так вот, совсем не полезно. Это унизительно. Такие вещи разрушают жизнь, делают её серой и бесцветной. Я знаю, что у тебя отец из семьи ушёл, мать с отчимом своего сына родили, а ты думаешь, что им не очень нужен, лазаешь по гаражам, токсикоманишь, трёшься со всяким сбродом и благодаря этому чувствуешь себя важным человеком. Ты, наверное, думаешь, что, вытирая ноги об меня, сам становишься выше. Только это ошибка. Ты себе яму роешь. И если не остановишься, провалишься так глубоко, что выбраться уже не получится.
Конец ознакомительного фрагмента.