Новый порядок
Шрифт:
— А я и не спорю, — отозвался Лукин. Остальные молча смотрели на Костю. — Не спорю. Мне этот поход шел и ехал. Лесом.
— Тогда…
Лукин выразительно дернул бровями.
— Понял. Момент! — Костя выдернул из кармана мобильник и с трудом, прыгающими пальцами набрал номер Толокошина. — Сейчас… Сейчас…
Но трубка только гудела. Долгий, унылый и безнадежный сигнал.
Где-то далеко-далеко, в большом кабинете с портретом Президента на стене, Серый Кардинал смотрел на верещавшую трубку и молчал. Наконец он спрятал телефон в нижний
— Твою мать! — выругался Орлов. Лукин понимающе кивнул и снова ткнул пальцем в карту.
— Вот тут поставите малый заслон. Это чистая фикция. Их задача пропустить тех, кто захочет уйти.
— Не проще ли просто оставить проход открытым? — поинтересовался кто-то из офицеров.
— Не проще. Тогда им может показаться, что этот проход не контролируется. Еще чего доброго попытаются обойти заслон и войти в тыл. Тут узкое место. А рвануть туда могут большие массы. Подавят друг друга. Ходынку устроят. У нас другая задача сейчас.
Орлов все набирал и набирал номер. Потом плюнул, забрался в записную книжку и начал вызывать подряд. Выцепил какого-то министра. Потом чью-то секретаршу. Психанул. С трудом сдержался, чтобы не швырнуть ни в чем не повинную трубку в стену. Снова набрал номер.
— А теперь, господа, за дело, — сказал Лукин, подхватывая лежащие у стола доспехи. — Помогите-ка одеться…
— Да, — ответили в трубке.
— Саша! — заорал Орлов. — Саша! Мне нужна помощь! Нужно остановить! Саша!
На том конце линии прокашлялись, и Костя замолчал, сообразив, что голос был совершенно не похож на толокошинский. Очень знакомые интонации, очень знакомая манера говорить.
— Боюсь, что вы ошиблись номером, — осторожно сказал голос.
— Я звонил Александру Степановичу, простите, куда я попал?
— А кто говорит? — в свою очередь спросил голос.
— Орлов, — ответил Костя.
— Ах, это вы, Константин… — обрадовался голос, и Костя узнал говорившего.
— Господин Президент! Очень хорошо, что я вас нашел! — Орлов краем глаза видел, какой удивленный взгляд кинул на него Лукин. — Происходит страшная ошибка. Судя но всему, то, чего мы боялись, все-таки произошло. Но сейчас нельзя посылать ОЗГИ на милицию. Нельзя. Если будут провокации, мы потеряем доверие народа. Сейчас очень важный момент…
— Вы, вероятно, говорите о демонстрации? — поинтересовался Президент.
— Да. — Костя немного растерялся. Находясь в гуще событий, он даже не мог представить, что у кого-то могут быть более важные дела.
— Я все понимаю, Константин. Мне тоже не хочется решать эту проблему с помощью Организации по защите государственных интересов. Но боюсь, что выхода у нас сейчас нет. Поймите меня правильно. Другого выхода нет! — Президент сделал особый нажим на этих словах. — Из двух зол неразумно выбирать большее. Так что… Главное сейчас, не поддаваться на провокации.
— Так ведь это и есть…
— Вы не поняли, — ответил Президент. — Сейчас мы сделать ничего не можем.
И трубка замолчала.
Орлов обернулся и встретился взглядом с Лукиным. Тот выдержал паузу, потом его лицо странно дрогнуло.
— Оставайтесь в здании, Константин…
— Вот еще. — Орлов подбоченился. Инстинктивно, повинуясь линии поведения, выработанной еще в школе, он храбрился, желая выиграть время. После разговора с Президентом Костя чувствовал себя немного оглушенным. — Я поеду с вами.
— Не могу вам запретить. Чрезвычайного положения объявлено не было…
«Вот до чего, значит, дошло, — подумал Костя. — Объявлено не было. Стало быть, они к этому уже готовы».
— Но только в частном порядке. — Лукин направился к выходу. Офицеры рванули вперед. — Хотя я бы не рекомендовал…
Мост, ведущий на Васильевский спуск, был перегорожен двумя рядами железобетонных блоков. Движение полностью остановлено. У основания моста выстроилась первая шеренга ОЗГИ. Костя сумел подъехать почти до самого оцепления. Красная площадь была закрыта, на всех подходах и подъездах стояли омоновцы. Кое-где можно было увидеть натужно пыхтящие БТР.
То ли власти не на шутку испугались митингующих, то ли ситуация была значительно более серьезна, чем мог увидеть Константин. Озговские грузовики подъехали прямо к ограждению. Первый строй укрепился, образовался второй. Сзади глухо рычали двигателями две большие пожарные машины с водометами.
Митингующие заполонили въезд на мост, частично растянулись по Софийской и Раушской набережным. То тут, то там в толпе мелькали милицейские фуражки. Проходило откровенное братание. Такой откровенной любви к ментам народные массы не демонстрировали, наверное, никогда.
Каким-то боком подкатившаяся по Балчугу к манифестантам машина с громкоговорителями упрашивала их разойтись по домам и давила на психику. Голос говорившего был вял и сух. Человек явно работал не на совесть, а потому что послали, забыв дать другой приказ.
— Что это за говорун там? — спросил Лукин у кого-то из своих офицеров. — Кто послал?
— Эта таратайка за ними тянется еще с Болотной площади. Я так понимаю, что приказа на братание с массами у милицейского кордона все-таки не было. Частная инициатива, так сказать, а тем, что в говорильнике сидят, никто ситуацию растолковать не удосужился. Вот они и базарят почем зря.
— Так говорилка чья? — нахмурился Лукин.
— Милицейская, конечно.
— Лучше совсем ничего не делать, чем так… А это что?
Через толпу демонстрантов медленно продвигался военный «Урал». Люди пропускали его, приветственно размахивая руками. Машина развернулась, встала поперек улицы. На широкую плоскую крышу кабины с трудом взобралось несколько человек. Возникла небольшая суета. Сверху было плохо видно, но на кабину явно кого-то втаскивали.
— Бинокль, — распорядился Лукин и внимательно присмотрелся к происходящему внизу.