Новый реализм
Шрифт:
– А скажите, Роман, проза всех новых реалистов так мрачна?
– последовал новый вопрос.
– Гм, честно говоря, я не понимаю, что значит "мрачна".
– Он стал показно раздражаться, это часто шло на пользу встречам.
– В том-то и дело, что проза новых реалистов не мрачная, не чернушная, а предельно объективная. Мы показываем реальность во всем ее многообразии. Среди новых реалистов есть писатели бодрые, жизнеутверждающие, как, например, Сергей Шаргунов.
– Наталья Алексеевна поморщилась, она не любила Шаргунова.
– Но нельзя сказать, что он не пишет про темные стороны жизни.
– В голосе Натальи Алексеевны послышалось уже явное неудовольствие, Денежкину она не считала за писательницу, но Роман Валерьевич упорно продолжал.
– Кстати сказать, ее чуть ли не на все европейские языки перевели... Еще есть Аркадий Бабченко, воевавший в Чечне.
– Женщины набросились на свои блокнотики и тетрадки, а Наталья Алексеевна шепотом сообщила ему:
– Я им Аркашу приводила. Очень хорошая была встреча.
– Да, вот Аркадий Бабченко, - воодушевился Роман Валерьевич.
– Его повесть "Алхан-Юрт", это даже не совсем повесть, а документальное и в тоже время высокохудожественное описание нелепого, бессмысленного боя и вообще войны... В общем, главное в новом реализме - достоверное описание действительности. Будет правда жизни, будет и художественная правда.
– Спасибо, - кивнула Наталья Алексеевна и обратилась к женщинам: - Сам мо квэсчинс.
– Я хотела бы, - заговорила хозяйка.
– Разрешите, я буду... инглиш? Я не очень хорошо могу выражать по-русски...
– Да, конечно!
– Роман Валерьевич обрадовался, что вопрос будет задавать она - можно открыть смотреть на приятное лицо, делая вид, что пытаешься понять, о чем она.
Девушка говорила слегка гнусавя, и от этого становилась по особенному, по-новому соблазнительна. И Роману Валерьевичу показалось, что он не в этой тесной, перегруженной Москве, а где-то там, в неведомом Брюсселе или в ведомом Берлине; что через час выйдет отсюда, завернет в тихий кабачок, выпьет неспешно бокал хорошего вина. Нет, сто граммов шнапса. Закусит куском жареной свинины... Вечером погуляет на улице красных фонарей, посмотрит, пофантазирует, отдохнет душой...
Заметил не сразу, но первым - одна из женщин, слева на диване, стала странно заваливаться на бок. Молча, медленно. Уронила блокнот и ручку.
– Эй!
– перебил Роман Валерьевич долгий вопрос хозяйки.
– Смотрите.
Началась паника, суета. Суетились, конечно, женщины; Роман Валерьевич поднялся со стула и всячески показывал, что он наготове, но не знает, что именно делать.
Уложили женщину, подоткнули подушками, чтоб не упала. Много и вразнобой говорили по-английски. Выделялось, как заклинание, слово "Ана"...
Теперь Роман Валерьевич рассмотрел ту, что потеряла сознание. Довольно молодая, оказывается, но полная, оплывшая какая-то. Большая грудь увиделась лишь когда женщина оказалась в горизонтально положении - такие сдобные блины. Лицо вроде бы симпатичное, но неухоженное, без косметики, без чего-то такого, что заставило бы им любоваться.
Хозяйка прибежала со стаканом воды. Лежащей стали брызгать на лицо, слабо шлепали по
– Нашатырный спирт надо, - сказал Роман Валерьевич хозяйке; та посмотрела на него непонимающе и протянула трубку радиотелефона.
Роман Валерьевич передал ее Наталье Алексеевне.
Дозвонились до скорой, объяснили, что иностранка, гражданка Румынии, потеряла сознание, и не приходит. Диктовали адрес, код замка внизу... Серая кошка, воспользовавшись моментом, снова запрыгнула на стол и легла между посулы, круглыми своими глазами глядела на людей, словно бы призывая их взять ее за шкирку и сбросить на пол.
Конечно, Роман Валерьевич был растерян - растерян, но не напуган. Его взбадривали такие происшествия, заставляли очнуться от полусна однообразности. В мозгу начинали работать какие-то новые участки, рождались молодые клетки...
То ли вода помогла, то ли шлепки - женщина приоткрыла глаза, что-то пробормотала. Роман Валерьевич сел на стул.
– Что с ней?
– спросила Наталью Алексеевну.
– Она, оказывается, беременна, и почувствовала кровь.
– М-м, н-да.
– Роман Валерьевич поискал, что бы сказать еще, нашел: - Для беременных специальная скорая есть. У меня жена когда младшую дочку ждала, вызывала. Номер, жалко, не помню.
Сидели вокруг журнального столика, грустно, уголками губ, улыбались. Румынка пришла в себя, но продолжала лежать, лицо было неживое, желтое.
– Что ж, мы сделали все, что могли, - произнесла Наталья Алексеевна, будто оправдываясь.
– Ждем скорую помощь... Может быть, продолжим? Это уместно?
Роман Валерьевич пожал плечами. Она задала тот же вопрос по-английски. Женщины несмело закивали, взяли свои блокнотики и ручки.
– Я спрошу коротко, - выпрямилась на стуле хозяйка.
– Где вам нравится, в Москве или... или провинция? Вы ведь из Сибирь?
Это тоже была непременная тема встреч с иностранками. И, почти не задумываясь, не подбирая слов, Роман Валерьевич стал повторять то, что говорил раньше:
– Как писателю, мне интересна и Москва, и провинция. Везде в избытке тем для рассказов, повестей, романов. У меня довольно много вещей посвящено сибирской провинции. Это вообще уникальный мир, там живут совершенно другие люди, нежели в больших городах...
Румынка зашевелилась на диване, что-то со стоном проговорила. И женщины снова стали над ней хлопотать. Роман Валерьевич умолк. "Нет, продолжать не имеет смысла". Посмотрел на часы. Было около часа.
По просьбе румынки позвонили ее мужу - он работал неподалеку. Потом дали ей кубик рафинада. Роман Валерьевич поинтересовался, не диабет ли у нее. Нет, диабета не было.
– Простите, - обратился к хозяйке, - у вас где-нибудь можно покурить? Ну, смокинг.
– Ах, да, да, на лестнице там. Я дам пепельница. Мой бой френд... друг, тоже курит.
С пепельницей вышел в подъезд. Спустился на площадку между четвертым и третьим этажами... Так, гонорар вряд ли светит, да и книги на русском не разойдутся - кроме этой хозяйки никто по-русски ни слова...
Внизу, на улице, послышалось завывание. Смолкло. Вот и скорая. Быстро.
Чтобы не оказаться в центре событий, Роман Валерьевич скорей затушил окурок и вернулся в квартиру. Сел на свой стул.