Новый скандал в Богемии
Шрифт:
Я знала, что мы не скоро забудем все те унижения, что пережили в тот вечер. Годфри пришлось танцевать по приказу чужой женщины. Ирен наблюдала, как из-за ее безрассудства страдают самые близкие ей люди. А я столкнулась с тем, чего всегда боялась: вопреки моим действиям и моему характеру меня сочли порочной женщиной.
Глава тридцать первая
Пощечина
В ужасной, душераздирающей тишине раздались звуки шагов.
Каждый размеренный, неумолимый, тяжелый шаг по мрамору отдавался эхом. Их слышали все, но тем не менее никто не двинулся с места, не обернулся.
Картинка выглядела яркой и застывшей, словно все мы были манекенами Ворта, элегантно расставленными в витрине. А я вспомнила зловещую прогулку Голема по темным улицам Праги.
Приближающиеся шаги были ритмичными, как тиканье часов, как жуткая поступь рока в «Маске Красной смерти». Мне опять пришли на ум беспечные аристократы мистера По, которые веселились, когда повсюду вокруг них бедные, старые и больные люди падали под натиском чумы, бушующей за стенами замка, пока сама Смерть лично не присоединилась на балу к высокородной, но низкопробной компании.
Шаги приближались, они уже поравнялись со мной, и я невольно моргала в такт тяжелой поступи, ожидая увидеть высокую, бледную, как мертвец, фигуру с косой.
В одном я оказалась права: фигура, появившаяся на опустевшей бальной площадке, оказалась высокой, хоть и далекой от истощения. Но одета она была не в саван, а в красный военный мундир, сияющий орденами.
Я была так поглощена этим театром одного актера, что совсем забыла о четвертом человеке, чью гордость Татьяна недавно втоптала в грязь, будто рассыпая бисер перед свиньями, чтобы зрители судили ее и признали негодной.
Вильгельм фон Ормштейн, с пунцовым от ярости лицом, вышел в центр зала, где все еще стояли Годфри и Татьяна.
Он проигнорировал русскую (хотя можно было бы предположить, что ее растрепанные волосы и платье, наоборот, располагают к пристальному изучению) и остановился перед Годфри. Его шаги замерли – и время возобновило свой ход. Воздух наполнился шуршанием шелка, атласа и жестких накрахмаленных манишек. Я снова вижу эту сцену в натуральную величину. Мы стоим в Пражском замке, и его властитель собирается заговорить. Но его слова опять замедляют время, и новая тишина сковывает зрителей.
– Вы, сэр… банкир, – с кривой усмешкой обратился Вильгельм к Годфри, – преступили границы даже королевского гостеприимства. Обычно я не снизошел бы до общения с людьми, подобными вам, но оскорбление слишком велико, чтобы его игнорировать. Вы оскорбили мой дом; я призываю вас лично отдать этот долг чести.
– И каким же образом я обидел вас, ваше величество? – весьма рационально уточнил Годфри.
– Ваш… танец оскорбляет меня.
Годфри приподнял бровь:
– Разве для дуэли это не слишком пустячный повод?
– Не в данном случае. – Король стремительно повернулся лицом к своим гостям, слегка покачнувшись. – У меня полно свидетелей. Вы пренебрегли моим гостеприимством, слишком фамильярно оказывая внимание… – он развернулся обратно и глянул на Татьяну, но его ярость была направлена не на нее, а на человека рядом с нею, – …королеве.
По толпе прокатился вдох удивления – не из-за самого обвинения, а из-за его несуразности.
– В начале вечера я танцевал с ее величеством круг или два, – отметил Годфри. – Уверен, что не это так разозлило ваше величество.
– Именно это! Я нахожу вашу наглость беспрецедентной. Вы сверх меры превзошли границы моего терпения, и за это я с-с-спущу с вас шкуру.
После этого заявления король Вилли снова покачнулся – несчастная жертва двух ядовитых зелий, ревности и праздничного пунша.
Разумеется, вызов короля был прозрачен: его взбесило не безупречное поведение Годфри по отношению к Клотильде и даже Татьяне, а то, как бесстыдно и прилюдно его любовница соблазняла другого. Однако Татьяну вызвать на дуэль было бы довольно трудно, поэтому расплачиваться пришлось бедному Годфри.
– Нет! – раздался женский крик.
Даже не приходилось надеятся, что это Ирен, потому что тембр был совсем другой.
К трио подбежала королева Клотильда, стуча каблуками туфель по полированному полу.
– Нет, ваше величество! Уверяю вас, что намерения мистера Нортона были не только невинными, но и самыми добрыми. В них нет ничего дурного.
– Я король, – прорычал Вилли. – Я знаю, когда мою честь очерняют. Разве стал бы я пачкать свои руки такой ерундой, если случай не был бы столь серьезным?
Клотильду не испугал гнев супруга. Она расправила плечи и наконец-то приняла вполне королевский вид:
– Сир, это верно, но я – ваша королева. Если вы не верите моему суждению, вы пятнаете мою собственную честь.
Король замотал головой, словно отмахиваясь от мошкары.
– Ваша честь будет восстановлена, когда я отомщу за нее, и сделаю я это завтра. – Он снова повернулся к Годфри, весь воплощение праведного гнева, – король, который не умел обращаться с собственной женой. – Мои секунданты придут к вам на заре и сообщат место нашей встречи. Выбор оружия за вами.
– И я никак не смогу доказать вашему величеству, что не сделал ничего такого, что можно назвать оскорблением?
– Нет.
– И я не смогу убедить ваше величество, что величие вашего титула пострадает от дуэли с простолюдином?..
– Нет. Пусть так, но мне все равно, – отрезал Вилли. – Все, что вы можете сделать, – доказать собственную трусость, если покинете Прагу до завтрашнего рассвета.
Годфри, бледный и сдержанный, в отличие от пунцового и раздраженного короля, утвердительно кивнул: