Ншан или Знак Свыше
Шрифт:
Больше Ншан не смогла произнести ни слова – ей снова свело челюсти. Что-то случилось с головой. Все поплыло перед глазами. Привалясь спиной к стене, она медленно сползла на пол и закрыла лицо руками.
Видя, что взывать к ее благоразумию бесполезно, он раздраженно передернул плечами и, хлопнув дверью, ушел. Ушел навсегда из ее жизни.
* * *
Вернувшись домой уже за полночь, Сильвия наткнулась на дочь, сидевшую на полу в передней в изодранных, неприлично прозрачных лохмотьях.
– Матерь Божия, доченька! Что с тобой стряслось? Кто это сделал?.. Неужто нас обокрали?
– Обокрали? – Ншан подняла на мать пустой взгляд. – И это все, что тебя волнует? Да, нас обокрали. По крайней мере меня.
– Кто? Когда? Как? – Сильвия бросилась в гостиную.
Беспорядок и грязная посуда на столе указывали только на впопыхах покинутое пиршество. Она поспешила в спальню, отодвинула свою кровать – тайничок не тронут, все их сокровища и деньги на месте. Сбитая с толку, Сильвия вернулась в переднюю.
– Разве так шутят, - упрекнула она и запнулась, увидев на глазах дочери слезы. – Это все Артур, да? – спросила осторожно. – Где он? Почему оставил тебя здесь одну, в таком состоянии?
– Его больше нет.
– Как это нет?!. – вскинулась Сильвия. – С ним случилось несчастье?
– Ах, мама, ты ничего, ну совсем ничего не понимаешь.
– Да все я понимаю, - обиделась Сильвия. – Я знаю, что ты давно любишь его, с того дня как он появился в нашем доме. Я знаю, что это ради него ты переехала в город и пошла на операцию...
– Наверное, любовь это великое счастье... если она взаимна. А если нет – тяжелая, навязчивая болезнь. Наваждение. Гнет... Я избавилась, наконец, от всего этого. Я снова свободна!
Они долго удрученно молчали.
– Такого парня от себя прогнала, - с упреком и сожалением проговорила Сильвия.
– Левик любил тебя с детства, жить без тебя не мог, в огонь и воду был готов за тебя, а ты...
– Знаю. Я часто думаю о нем, - вдруг призналась Ншан.
– Он был предназначен мне судьбой. Но я променяла его на свой дар. А вот с Артуром все вышло наоборот – я променяла свой дар на него, а он моего подарка не принял.
– Я так надеялась, что хотя бы с ним ты найдешь свое счастье, создашь семью.
– Я для него пустое место, мама. Теперь я это знаю наверняка. С ним покончено. Забудь и ты о нем. Есть вещи пострашнее.
– О чем ты? – насторожилась Сильвия, с кряхтением усаживаясь рядом с дочерью на пол.
– Я утратила себя, свой внутренний мир, все, чем жила и что делало меня счастливой. Я самовольно решилась на операцию, чего не должна была делать. И вот расплата. Я больше уже никогда не смогу помогать людям. Со мной не станут, как прежде, разговаривать деревья, ветер, небо, земля... Моя душа захлопнулась для них. Теперь я – высохшее дерево, только сохраняющее видимость жизни. Я стала такой же, как все. Нет, гораздо беднее, чем все, потому что знаю, чем владела и что потеряла. Я стала посмешищем. Это жестоко... жестоко!
– Доченька, но ведь ты у меня такая знаменитая! О тебе уже знает весь мир. Ты так многого добилась.
– Да ничего я не добивалась. Я делала то, что от меня ждали... Все эти опыты, эксперименты, приемы посетителей нужны были им, а не мне. Самой себе мне ничего не нужно было доказывать... Как же оказывается счастлива я была там, среди гор, в объятиях бескрайнего неба... Мама, милая, увези меня обратно в наш дом на краю ущелья, под сень милых сердцу фруктовых деревьев, которые выросли вместе со мной. Туда, где воздух чист и прозрачен, где природа живет с нами единой семьей. Где люди просты, добры и бесхитростны. Может быть там я заслужу прощение и снова воскресну из пепла. Увези меня отсюда, мама. Здесь я задыхаюсь и гибну.
Ншан попыталась подняться, шаря в воздухе рукой. Наблюдая за ней, Сильвия разом превратилась в хачкар, в неподъемный надгробный камень.
– Да помоги же мне, мама... Где ты?
С огромным трудом Сильвия встала сама, обхватила дочь поперек туловища, приподняла, поставив на ноги, отвела в гостиную и усадила на стул, с тревожным отчаянием заглядывая ей в глаза.
– Девочка моя, скажи, что это неправда.
– Правда, мама, правда. Непроглядная тьма снова, как омут, сомкнулась над моей головой, забрала меня обратно.
– Нет-нет, это временно. Это пройдет. Так бывает. Ты понервничала. Вот успокоишься, отдохнешь, выспишься... А наутро глазки откроешь и увидишь, как солнышко тебе улыбается.
Ншан отрицательно покачала головой.
– Мы снова поедем в Москву, к тому замечательному доктору. Он...
– Никто мне уже не поможет. Я знаю. Обещай, что мы бросим все, что здесь нажили... Ну, если хочешь, отдадим братьям. И вернемся домой, как приехали.
– Обещаю, Ншан, обещаю. – По лицу Сильвии ручьями текли слезы, но она снова могла не опасаться, что дочь увидит их.
Сильвии хватило пары дней, чтобы собрать вещи и договориться с сыновьями о времени отъезда. Она строго-настрого наказала всем близким не причитать вокруг Ншан и не докучать ей соболезнованиями. Ей было нелегко снова расставаться с сыновьями и внуками. Но еще тяжелее было видеть, как страдает ее младшая, самая любимая дочь. И когда с некоторым опозданием раздался наконец звонок в дверь и Арам с Арменом сообщили, что машина ждет внизу, она вздохнула с облегчением.
Сильвия скрыла ото всех, что самовольно предприняла попытку удержать Ншан в городе – накануне, дождавшись, чтобы дочь уснула, она набрала номер Левона и сообщила ему обо всем, что с Ншан случилось, и о том, что она хочет вернуться в село. Но, вопреки ее ожиданиям, он так и не пришел попрощаться с ней или... отговорить ее. «Понятно, - проворчала про себя Сильвия, - ему теперь не до нас, он создает свою собственную семью.»
С того момента, как они оставили Ереван, Ншан сидела молча, не проронив ни звука. Собственно, молчала она и когда в доме шли сборы – лежала на постели, лицом к стене, и не отвечала даже на вопросы. От еды она тоже отказывалась... Но как только дорога начала карабкаться вверх, сжала руку матери:
– Скажи ... скажи мне, что видят твои глаза! – потребовала она с нетерпением.
– Горы, девочка моя. Наши родные горы. Вереницы хребтов. Они тают вдали. Последняя исчезает в прозрачной дымке.