Ну привет, заучка...
Шрифт:
Я покосилась на дверь кухни, где было подозрительно тихо.
Затаился, гад хитрый! Внезапно мне стало немного обидно, что он, настойчивый кот, сумел так быстро договориться с бабушкой, и она оставила меня с ним наедине встречать Новый год! Вот как так?
Нет, бабуля у меня, конечно, очень даже передовая, и, если б не она и не ее железная воля и характер, неизвестно, как бы я оправилась от смерти мамы, она тогда меня буквально вывезла, сама крепясь и не позволяя себе расклеиваться. Это перенапряжение потом дало о себе знать, уложив мою несгибаемую бабулю на полгода на больничную койку с инсультом и его последствиями. Да и сейчас она
И деньги от меня не принимала даже какое-то время, настырно пересылая их обратно.
И вот теперь… Это она мне так доверяет? Это она меня благословляет? Или что?
Но с ней я все же потом разберусь и выскажу, что я думаю о таком партизанском ходе!
А сейчас главная задача — притихший на кухне Алиев! Гад хитрый! Если он договорился, если он нарочно!!!
Я пошла на кухню, сжав в руке лопаточку, словно оружие, способное вдолбить в эту красивую голову хоть немного мозгов и понимания, но на входе замерла. Аслан сидел и очень мирно резал овощи. Старательно так. Не отвлекаясь ни на что. Меня это должно было бы разозлить еще больше, ишь, притаился, гад, делаеть вид, что не при чем! А сам!
Но неожиданно картина умилила. И сам Алиев, смотрящийся в нашей кухне настолько чужеродно, насколько чужеродным может быть породистый рысак в колхозной конюшне, выглядел уютно и по-домашнему. Неопасно. Нарочито неопасно.
Я опустила лопатку, молча прошла к духовке и начала доставать курицу. И решила, что, если он сейчас хоть один вопрос задаст про бабушку, то получит протвинем по пустой голове.
Но Алиев молчал, имея, наверно, звериное чувство самосохранения. Впрочем, это не удивительно, учитывая его сегодняшние смешные рассказы про занятия в зале с Дзагоевым и Шатровым.
Я их знала не особо хорошо, конечно, но пару боев по видео видела, из-за спины Татьяны Викторовны. И даже мне, полному профану, было понятно, что это очень серьезные звери. И злые. И именно они поспособствовали приземлению Аслана. И, если до сих пор, после двух месяцев занятий, он еще живой, не поломанный, и даже шутящий на эту тему, то, значит, умеет опасность чувтсвовать и вовремя уходить из-под стрелы.
Я прошла мимо него с курицей, расставила все в зале, включила первый канал, по которому скоро должны были передавать обращение президента.
Алиев встал в дверях, молча наблюдая за моими движениями. Я опять чувствовала его голодный взгляд, ежилась, смущалась. От былой уверенности и злости не осталось вообще ничего.
Подставила стул к шкафу, чтоб достать свечи. И, ощутив его рядом, так и замерла, с коробкой в руках.
Аслан молча взял у меня из пальцев свечи, положил их на стол, а меня за талию снял со стула.
Мы стояли рядом в полутьме, на лице его мелькали блики от гирлянды, в телевизоре Надя тащила Лукашина из квартиры, руки Аслана все сильнее сжимали мою талию, дыхание перехватило.
И я не выдержала, просто не вынесла взгляда его спрашивающего и обещающего, сама потянулась, немного, чуть-чуть, просто обозначая разрешение. Этого Аслану оказалось достаточно, чтоб начать действовать.
Чтоб наклониться, сжать еще сильнее, мало себя контролируя, и жадно обхватить мои губы своим ртом, сразу же врываясь, врезаясь языком вглубь.
Меня как молотом по голове шандарахнуло, ноги сразу отнялись, глаза закатились. Только и успела пальцы на его плечах сжать, забирая ткань в горсти. Аслан прижал к себе, приподнял, и в следующее мгновение я уже лежала под ним, на нашем стареньком диване, и вздрагивала от его касаний настойчивых, смелых, от его поцелуев, шепота его:
— Маленькая, маленькая такая, не бойся, я не буду, ты не хочешь? Я не буду, не буду, просто не могу больше, пиздец, не могу больше… Потрогаю просто, ладно? Пожалуйста…
И трогал, целовал, заласкивал руками своими, в бездну погружая, в огненную лаву, когда вокруг все горит. И ты горишь. И без его рук уже себя не мыслишь. Без его поцелуев. А он еще больше с ума сводит, шепчет, умоляет:
— Хочешь, просто так полежим? А? Тебе понравилось днем? Нет? Просто полежим, я тебя потрогаю, поглажу… Не бойся только. Хочу тебя, не могу просто, смотреть не могу. Больно…
Я чувствовала его напряжение, и прижимался он ко мне, между раздвинутых ног, очень даже однозначно. И неосознанно потирался твердой плотью в грубой джинсе о шов на моих домашних бриджах, не делая попытки снять в этот раз, просто прижимаясь ритмично и веско. А мне… Мне так понравилось это трение, эти удары, которые попадали туда, куда надо, прямо вот именно туда, что я, не понимая, что делаю, сама качнула бедрами навстречу, сама прижалась. Он замер, прекратив целовать, глядя на меня блестящими, отражающими огни гирлянд глазами, не веря, что я это делаю, сама. А потом прошептал, тихо и умоляюще:
— Хочешь? Можно просто… Бля… Умру сейчас… Просто потрогай, пожалуйста, пожалуйста…
И я, покоренная этим его молящим прерывающимся от желания голосом, протянула руку и потянула молнию его джинсов вниз. Сама.
Он опять толкнулся в мою ладонь уже, позволяя ощутить насколько там все серьезно. Болезненно серьезно.
— Возьми в руку, погладь, пожалуйста…
Он наклонился к моей шее, жадно всосал кожу, отпустил с причмокиванием, дыша тяжело и возбужденно.
И я погладила, с некоторым смущением и одновременно восторгом ощущая, как он становится еще больше в моей ладони. Еще под тонким трикотажем, который ужасно захотелось убрать с пути. И я это попыталась сделать, неумело и неловко дернув вниз за резинку трусов.
И тут же обхватывая ладошкой большой горячий член.
Алиев дернулся, перевел взгляд на мои пальцы, сжимающие его, потом на мое, наверняка красное от смущения лицо, и молча положил свою ладонь поверх моей. Направляя. Показывая, как надо. Я, сместившись чуть ниже для удобства, не смотрела туда, отвернулась, уткнувшись в напряженную шею парня, и только чувствуя, как он водит все быстрее и быстрее моей рукой по члену, как сильнее и сильнее колотится его сердце, как дыхание со свистом вырывается из груди, и не осознавая, что уже давно дышу ему в такт, одним с ним воздухом. Вдох-выдох, вдох-выдох… И тело мое двигается в унисон, между ног горячо и томительно, и хочется, чтоб снял уже с меня эти чертовы, так мешающие сейчас бриджи, чтоб сделал… Черт! Не знаю, что сделал, но чтоб унял эту боль, эту томную негу в низу живота, чтоб хоть пальцами провел там, где до этого, днем, проводил языком! Потому что уже этого одного хватит, чтоб опять сладко разлететься на кусочки. Потому что я с ума схожу от этих движений, скольжения своих пальцев по его члену, запахов его тела, становящихся все более густыми, все более насыщенными. И я не выдержала, куснула его в шею, сильно, со стоном, требовательно.