Ну, здравствуй, муж!
Шрифт:
Помогая распаковывать сумки и картонки, Мара то восторженно ахала, то кривила лицо, выражая тем отношение к открывшейся вещи. Вкус у девушки из деревни Далекие Холмы был своеобразным: ей нравилось тончайшее нижнее белье и совсем не воодушевляли тяжелые наряды из бархата и камней.
— И как в этом ходить? Оно же до пят! К земле гнет и между ногами путается! То ли дело недлинное шерстяное платье — тепло и уютно, — соседка встала и покружилась, демонстрируя наряд свободного покроя. —
— А летом как? В жару в любой одежде взопреть можно, — Саша невольно перешла на просторечный язык соседки.
— А лен на что? И ситчик завозной. Прохладно и пот легко впитывается.
— А на ноги лапти?
— К чему какие-то тяпти, если из того же льна дед Сахай туфли пошьет? Или сандалии из кожи смастерит на загляденье. Во, глянь, какие на мне обутки! Сама катала, он только советами поправлял! — Мара вытянула ногу, на которую было надето что-то серое, бесформенное, похожее на обрезанные валенки. — Легко и удобно.
— Мягонько, — согласилась Александра и опустила глаза на свои красивые, сделанные из добротной кожи неведомой зверюги сапожки. Гардероб леди Дафой был безграничен.
— И мягонько тоже.
— Ну ладно, убедила, — Саша принялась расстегивать дорожную одежду, чтобы умыться — в углу комнаты она заметила таз с кувшином. Привыкшая ходить в песках чуть ли не нагишом, она совсем не подумала о девушке из деревни Далекие Холмы. Та, увидев брошенную на кровать нижнюю рубашку, раскраснелась так, что веснушки на лице поблекли.
— Ой, прости, я тебя смущаю…
— Да и пусть, — Мара примирительно махнула рукой, хотя продолжала смотреть на новую подругу через опущенные ресницы — такие же светлые, будто выгоревшие на местном солнце, как и волосы. В целом внешность Мары была отмечена неброской красотой и отменным здоровьем — крепким телом, в котором по определению должен жить крепкий дух. Приглядевшись, можно было заметить и необычную светло-зеленую радужку глаз, и ямочки на щеках, появляющиеся при широкой улыбке, и не портящий миловидности нос картошкой.
«Картошечкой», — поправила себя Саша.
— Отчего бы не посмотреть на ладную фигуру, — Мара скользнула взглядом вниз — до резинки просторных панталон. Как заверила Сашу леди Дафой, в дорогу не стоит надевать ничего обтягивающего и неудобного. — И пупок у тебя красиво прячется, а у меня как бугорок наружу торчит. И ничего с ним, поганцем, не делается. Один стыд и срам.
— Дай гляну? — Александре хотелось утешить подругу заверениями, что все с ее пупком нормально, но та возмутилась.
— Еще чего?! — Мара на всякий случай прикрыла ладонью то место на платье, под которым скрывалась неотъемлемая деталь любого тела. — Не принято в Холмах пупками сверкать.
— А в некоторых, к-хм, королевствах пупки наоборот наружу выставляют. Еще и украшают драгоценными каменьями, — Саша вспомнила свой «концертный костюм». Увидев такой крестьянка Качира умерла бы на месте.
— Бесстыдники! — дала свою оценку Мара. Она отвела глаза, когда Саша склонилась над тазом. А когда та скинула на пол панталоны, которые намокли от неумеренного плескания в воде, так и вовсе вылетела из комнаты и крикнула уже из-за закрытой двери: — Я тебя на первом этаже подожду. Одевайся попроще, иначе ключник Ежель втридорога за всякую безделицу возьмет.
— Попроще так попроще…
На свет появилось серое платье из тонкой шерсти — такой выбор Мара точно одобрила бы. «Мягонькое и удобное». Атласная лента, активно подчеркивающая талию, была немедленно снята. Правильная соседка досталась Саше — хаюрбатская танцовщица давно забыла бы, что она прибыла в академию прятаться, а не красоваться в великолепных нарядах, которые с избытком затолкала в дорожный кофр леди Дафой. А ведь ей ни к чему лишние пересуды!
Полосатый палантин надежно скрыл волосы и плечи, сделав Алекс Дафой безликой.
— Новенькая?! — строгости в голосе крепкого бородатого мужчины с закатанными по локоть рукавами было немерено. Такому бы лес валить, а не рыться на полках с тряпками. — Ежели новенькая, то мантийку выдам, а коли старенькая — сначала верни поношенную хламиду да объясни, что такого с ней сотворила. Небось на уроках артефакторики пожгла? А может, тварь из иного мира вызывала, и та кислотой отрыгнула? Ежели такое с твоей старой мантийкой сотворилось, то предупреждать надо. Неровен час сам вляпаюсь. У меня только-только язвы от никодимусовой слюны зажили.
— Никоди… А это что за зверь такой? — прошептала Саша, обращаясь к Маре, думая что та так и стоит за ее спиной. В мыслях рисовалось чудовище, брызжущее ядом. Но соседка в ожидании «отоваривания» подруги уже бродила вдоль длинных рядов полок, поэтому откликнулась не сразу. А посмотреть в огромной кладовой ключника Ежеля (теперь понятно по каким причинам получившего прижившееся имя) было на что: такого количества причудливых колб, книг и прочего снаряжения для магических дел Александра никогда не видела. Сейчас комната Сесилии, в которой та создавала амулеты иллюзии, казалась чуть ли не кустарной мастерской.
— Новенькая она, дядька Ежель. А Никодимус — это наш профессор риторики, — Мара крутила в руках спиралевидную стеклянную трубку. — Для активации любого артефакта нужно чисто произносить слова, иначе он не откликнется. А в бою промедление может грозить смертью.
— Положи перегонку назад! — рявкнул ключник и, убедившись, что студентка торопливо отошла от полки со стеклом, изволил порассуждать о профессоре. — Ежели студент не проявляет старания, лорд Никодимус впадает в дикую ярость.
— И его слюна становится ядовитой? — такого представить Саша не могла — профессор, плюющийся ядом!