Нуар
Шрифт:
Он помотал головой, отгоняя непрошенные чужие слова. Да, это лишь начало, настоящий ад впереди. Он еще похож на человека, может думать, может до боли сжать кулаки. Несколько дней, недель, даже месяцев он будет бродить этим коридором, заглядывать в полупрозрачные, исчезающие лица, пытаться заговорить, будет искать выход, щелкать бесполезным пультом, перебирая черные кнопки.
А потом…
Внезапно он рассмеялся, да так, что страх, попятившись, отступил к ближайшей стене, съежился, растекся еле заметным черным пятнышком. Да, это всего лишь сон, и сон милосердный. Неведомый
Он вышел из комнаты, прошелся мимо окон, заглянул еще в одну дверь – и снова удивился. Телевизора не было, не было и кресел, даже стены оказались без обоев, в одной лишь неровной побелке.
Мольберт-тренога, туго натянутый холст…
Никого!
Он осмотрелся, надеясь увидеть хотя бы тень, отсвет того, кто пытался рисовать ад, но комната была пуста. Ни человека, ни красок, на серой ткани – ни одного мазка. Он уже хотел уйти, оставив пустоту – пустоте, но внезапно остановился.
Замер.
Он уже был здесь. Непрошенная память воскресила когда-то виденное: полупрозрачная тень в белой рубахе стоит у мольберта, рука с кистью тянется вперед, проходит сквозь серый холст, не оставляя следов, вновь примеривается, опускается, замирает недоуменно. Лицо… Его еще можно было разглядеть, молодое, напряженное и тоже слегка растерянное.
Под самым ухом кашлянул воскресший страх. Ад оставался адом, не отпуская и не позволяя забыться. Забыться – забыть. Он вернулся сюда, пусть даже во сне, и преграда, мешавшая вспомнить случившееся, начала понемногу таять. В этой комнате был художник, в соседней, дальше по коридору – девушка. Она не походила на тень, даже смогла ему ответить, но разговора не получилось. Она лишь сказала… Сказала…
…Не вспоминай! Ничего, ничего не вспоминай!
Он так и не понял, чьи это слова: ее – или его собственные. Дождавшийся своего часа страх ударил прямо в сердце, растекся бледным туманом, гася сознание. Мельком, самым краешком вспомнилось, что и это было, он не выдержал, заскользил в безвидную бездну, но все-таки сумел удержаться на самом краю, зацепиться. Вокруг был тусклый немой ад, однако внутри он все еще оставался самим собой – живым человеком с живой памятью. Достаточно прикрыть глаза, постараться вспомнить что-нибудь хорошее, радостное – и немедленно откроется дверь в покинутый им мир. Он воскреснет, пусть всего на час, на минуту, на малый миг.
Самое-самое… Девушка в поезде Рига – Минск, экспедиция в Сухой Гамольше, подъем на Мангуп под проливным дождем.
Скорее!..
Нет…
НЕ ВСПОМИНАЙ!!!
И тогда он ударил лицом прямо в обступившую его черную пелену. На крик уже не оставалось сил, из горла вырвался хрип…
Общий план
Эль-Джадира
Февраль 1945 года
– …Все хорошо, Рич. Ты уже проснулся…
Серая предутренняя тьма, лицо склонившейся над ним женщины, тихое теплое дыхание, ее ладонь на щеке.
– Да, – выдохнул он, прогоняя черные клочья, все еще кружившиеся перед глазами. – Проснулся. Или снова заснул. Не важно.
– А что важно?
Прежде чем ответить, он слизнул кровь с губы, провел пальцами по черному шелку ее ночной рубашки, попытался улыбнуться.
– Важно, что до утра есть еще пара часов, Мод. Их можно потратить как угодно – снова заснуть, выкурить папиросу в кресле, постоять у окна. А можно отдать полностью на твое усмотрение… Я кричал? Сильно?
Женщина коснулась губами его виска, где острой болью бился пульс.
– Ты просто сказал: «Не вспоминай!» Очень громко, как будто скомандовал. Тебе снился настоящий сон настоящего шпиона, правда?
– Нет.
Он присел, вытер ладонью мокрый лоб, глубоко вдохнул теплый безвкусный воздух.
– Уже который год не могу понять, зачем ты надеваешь ночную рубашку? Это же сколько мороки! Встать, найти, определить, где какая сторона…
– Долг порядочной женщины, – в полутьме он все-таки смог разглядеть ее улыбку. – В Штатах семейные пары только так и спят, привыкла… Рич, мне тоже снятся кошмары, могу дать лекарство, оно у меня здесь, в сумочке.
– Нет, – повторил он. – Это не кошмар. Мне просто напомнили. Знаешь, что такое ад?
На губы легла знакомая ладонь, но Ричард Грай отвел ее руку.
Встал.
– Это к вопросу, где я был все эти месяцы. Тебе придется докладывать, верно? Ад – это полутемный коридор, откуда нет выхода. Время там реально, ты чувствуешь каждый час, каждую секунду. Бессмысленная скучная Вечность… Но можно уйти в отпуск. Надо лишь постараться вспомнить кусочек своего прошлого, и ты проживешь его заново. Потом, к сожалению, приходится возвращаться.
Женщина тоже встала, прошла к столу, налила воды из графина.
– О таком я докладывать не стану, Рич… Вот, выпей, не волнуйся, это не коньяк.
– Спасибо.
Вода лилась по подбородку, он помотал головой, с трудом сглотнул.
– Понимаешь, это не воспоминание, ты действительно оказываешься там, в прошлом. Но только в своем настоящем мире, этот я увидеть не смог, хоть и очень пытался. И другие не смог. Только свой кусочек Мультиверса.
Она села рядом, взяла его руки в свои, ткнулась носом в щеку.
– Другие? Бедный Рич, зачем тебе так много миров? Нет-нет, говори, что хочешь, до рассвета еще есть время. Но ты мужчина, ты можешь потом пожалеть, что тебе попался внимательный слушатель. Ты привык быть сильным и циничным…
– А сейчас я слабый, – человек негромко рассмеялся. – Мод, именно сейчас я сильный. Говорить такое вслух не так и легко… Итак, ты возвращаешься. Вокруг все, как раньше: коридор, тусклые окна, призраки. Но ты уже другой – тот кусок жизни, где ты побывал, полностью стерт. Его уже не вспомнить, по крайней мере, в этом аду. И ты становишься прозрачнее, это очень хорошо заметно, когда смотришь в зеркало…