Нуар
Шрифт:
– Глазам своим не верю. Деметриос, ты стал лавочником!
– А что такого, Рич? – большие темные глаза удивлено моргнули. – Годы идут, мы не молодеем, пора бросать якорь. Почему бы и не здесь? Хочешь, я поставлю у входа настоящий славянский шкаф? Ты будешь чаще заходить и каждый раз повторять одну и ту же шутку… Да, насчет этой доски! Ты пасьянсы любишь? Дело в том, что есть легенда, будто некий граф из Прованса попал в тюрьму. Ему там было скучно, и он придумал пасьянс как раз на доске для «Лисы и гусей». Это и есть знаменитый «Солитёр». Я вечерами иногда балуюсь, раскладываю. На такой доске очень удобно, советую попробовать.
Грек вновь виновато заморгал, и бывшему штабс-капитану подумалось, что у настоящего Деметриоса есть брат-близнец, беззащитный и слабый любитель никому не интересного антиквариата. Или говорящая маска с наивными стеклянными глазами.
– Поставь у входа шкаф, Деметриос. И о тумбочке не забудь, так будет смешнее… Я пришел, чтобы сказать тебе спасибо. Ты не подвел и не предал, хотя вполне мог. Мне очень хочется верить, что причиной тому – не только страх.
– Ну, что ты, Рич, что ты! – грек вскочил, прижал руки к груди. – Мы же друзья, мы же…
Не договорил, упал обратно на стул. Ричард Грай подошел ближе, положил ладонь прямо в центр «форта».
– Ты знал, что я вернусь, Деметриос. Ты сам возвращался на «Текоре». Мы не станем это обсуждать, я лишь хочу тебя успокоить. Мы с тобой не мертвецы, мы просто попали в маленькую компанию счастливчиков. Если хочешь, объясню, почему такое стало возможным.
Любитель настольных игр отвернулся, помотал головой.
– Что ты объяснишь, Рич? Что? Я и сам знаю, каково это – стоять возле собственной могилы. А про тебя я все понял, когда узнал, что ты бываешь в том магазине за цитаделью. На «Текоре» мне назвали адрес, велели приходить, если будет плохо. Я там тоже бывал, продавец посоветовал заняться чем-нибудь нелепым, детским, хотя бы настольными играми. Вот я и увлекся… Помогает, но не всегда. Иногда ставишь фигурки – и видишь, как она идет по тому коридору. Заходит в одну комнату, потом в другую…
– Считай, что я тебя пожалел, – бывший штабс-капитан затушил папиросу, наклонился над столом. – Но ты не ушел в монастырь, друг Деметриос, и даже не записался в «Армию Спасения». Так что перестань ныть! Или это тоже игра? Если так, считай, что у нас с тобой ничья. Кстати, как с почтой? Мне кто-нибудь писал?
Деметриос, молча встав, прошел за прилавок, долго возился, переставляя какие-то коробки. Наконец достал небольшую кожаную папку, поднял повыше, осторожно сдул пыль. Дернув плечами, пояснил все так же виновато:
– Давно ничего не было. Неделю назад заходил в твое почтовое отделение, которое на горке…
На стол легли две стопки, побольше и поменьше. Первая – возле квадрата-«форта», вторая – у «крестового» подножия.
– Я отдельно сложил. В большой – всё по твоим лекарствам. Просьбы, предложения, благодарности. Знакомым я ответил, что ты уже не в деле… Ну, а все прочее – тоже отдельно.
– Изучил? – хмыкнул бывший штабс-капитан, бегло проглядывая адреса. Не дождавшись ответа, взял вторую стопку, подержал в руке, положил обратно. Читать не имело смысла. Торговые дела он свернул еще летом 1943-го, тогда же отписал партнерам, продал все лишнее. Во второй же стопке его ждали письма от мертвецов. Все эти ребята погибли во Франции, один на Корсике, при штурме Аяччо, остальные в Верхней Савойе. Он уехал из Эль-Джадиры раньше, чем думал – и разминулся с белыми конвертами.
– Сожги, – вздохнул он, доставая новую папиросу. – Этот мостик, Деметриос, уже никуда не ведет.
Грек замялся, посмотрел странно.
– Было… Было еще письмо – от твоей девочки из Нью-Йорка. Собственно, она мне написала, когда узнала, что ты… Что тебя…
– Что я, – равнодушно согласился Ричард Грай. – И что меня. Как там у нее дела?
– Прекрасно, прекрасно! У нее все хорошо, Рич. Только… В конверт она еще одно письмо вложила – для тебя. Если вдруг… Если ты все-таки вернешься, Рич. Я не удержался, распечатал. Прочитал…
Бывший штабс-капитан отвернулся, достал зажигалку. Грек подскочил, схватил за локоть.
– Да-да, Рич, нельзя было, понимаю. Но меня словно переклинило. Подумал, что если она тебе пишет, значит, знает – и о «Текоре», и обо всем прочем. Вдруг ты рассказал ей что-то важное? Не смог удержаться, прости!
Ричард Грай отвел чужую руку, дернул уголками губ.
– Ничего, друг Деметриос. Надеюсь, чтение было поучительным.
Затемнение
Нью-Йорк
Август 1944 года
Шма Исроэйль: Адойной Элойхейну – Адойной эход! [38]
Извини, Рич, за такое начало, но я никогда еще не писала мертвому. Можно просто «Рич» без дурацкого «дяди»? Спасибо.
Я в очередной раз поругалась с родственниками, заперлась в своей комнате и думаю о том, как я тебя ненавижу. Это неправильно, знаю, но ты сам виноват. Я узнавала: твою могилу так и не нашли. Я не могу снять обувь, подойти, положить камень, попросить прощения – и простить. Порой мне кажется, что даже там, в своем шеоле, среди теней, ты посмеиваешься надо мною. И тогда я ненавижу тебя еще сильнее.
38
Слушай, Израиль! Господь – Б-г наш и Он, Господь, – Един! (иврит.) – первые слова еврейской молитвы – литургического текста, состоящего из 4 цитат из Пятикнижия.
Иногда хочется выть. Я запираюсь в комнате, как сейчас, например, и вою. Родственники считают меня ненормальной и водят к врачу. Хотели отправить в «дурку», но я по твоему совету сразу же наняла хорошего адвоката. Так что буду выть и дальше.
Французы наградили меня медалью. Американцы тоже, но не медалью, а разрисованным листом бумаги (как это называется, я уже забыла) с чьей-то подписью. Британцы расщедрились аж на два ордена – один мне, другой тебе. Орден называется очень длинно – «The Most Excellent Order of the British Empire» [39] . Ты – «Officer», я просто «Member». Смешно! Мне, еврейке, вручили крест.
39
«Превосходнейший орден Британской империи» (англ.). – рыцарский орден, созданный британским королём Георгом V.
Написала – и словно услышала твой голос: «Хорошо еще, что не серп и молот!» Ты же так бы ответил, Рич?
Мои родственники готовы выкопать тебя из твоей неизвестной могилы и выкинуть собакам. Они считают, что ты украл у «нашей семьи» (то есть, непосредственно у них) миллионы долларов. Речь идет, как ты понимаешь, о папином лекарстве, которое ты якобы похитил и продал. Когда они подсчитывают убытки, то начинают выть еще страшнее, чем я. Требуют, чтобы я, как наследница папы, начала судебный процесс против изготовителей. Когда мне это надоедает, я посылаю их na huy и звоню адвокату.