Нукер Тамерлана
Шрифт:
– Не хочешь ли выпить вина, святой брат? – усмехнувшись, поинтересовался Тимур.
– Я всегда его хочу, – отозвался Як Безумец тоном, в котором не ощущалось даже намека на заинтересованность.
По знаку эмира появившийся из-за занавески раб подал джавляку чашу. Тот обратил на подношение отсутствующий взгляд, только когда чаша с вином появилась у него перед самым носом. Он взял ее твердой рукой и вылил в рот, брызгая вином на грудь, а пустую чашу просто бросил под ноги. Вместо слов благодарности он выпучил глаза и звучно рыгнул.
– Еще хочешь? – поинтересовался Тимур вкрадчиво.
Дервиш
– О каком Откровении ты говорил, святой брат? – спросил Тимур.
– Я говорил об Откровении… – джавляк провел кончиком языка по верхней губе, – об Откровении Всемогущего и Милосердного… – Дервиш смачно причмокнул. – Об Его Откровении…
– А в чем оно? – быстро спросил Тимур. – Скажи мне. В чем?
Блестящий взгляд дервиша уперся в эмира.
– Во всем, – сипло проговорил дервиш. – Оно и в том, что напрасно наказана служанка за кражу. А колечко лежит себе спокойно в щелке у изголовья ложа, куда упало… Во всем… – повторил он, и в антрацитово-черных глазах, смотревших прямо на Тимура, впервые проявилось какое-то выражение интереса. – Тебе было Откровение… – произнес джавляк, и эмир опять не понял, спрашивает джавляк или утверждает. – Было… – и умолк на полуслове.
– О каком кольце ты говоришь, святой брат? О каком ложе?
– Что стоит у тебя за спиной…
За спиной Тимура стояла широкая и низкая тахта с высокой резной спинкой. Эмир медленно повернулся к ней.
– Кольцо в щелке? – переспросил он. Джавляк не удостоил его ответом. Тимур решительно подошел к изголовью, откинул расшитое золотой нитью покрывало.
– Где?
– Ищи… – равнодушно уронил джавляк.
Тимур свирепо взглянул на дервиша, но смолчал. Взял с подставки горящую лампу, сорвал с кровати покрывало и перину и склонился над изголовьем, водя лампой из стороны в сторону. В правом углу ложа блеснуло желтым, и Тимур увидел застрявший в узкой щели потрескавшегося от времени дерева ободок золотого колечка. Скособочившись, он дотянулся до него правой, негнущейся в локте рукой и подцепил ногтями. Поднял повыше и поднес лампу – золото холодно поблескивало, освещаемое дрожащим пламенем. Эмир поднял взгляд на джавляка.
Безучастная физиономия дервиша дрогнула, он на миг растянул рот в слабом подобии улыбки, и снова на лицо его вернулась равнодушная мина. Як Безумец выставил вперед руку, словно хотел остановить Тимура.
– Не спрашивай, – произнес он. – Ни о чем не спрашивай. Не уподобляйся глупцу, прыгающему через ступени. Все в мире происходит лишь Его велением. Все, что происходит Его велением, – во благо. Что можем такие, как мы? Подчиняться Его велениям и славить Его… Як! – вдруг гортанно вскрикнул джавляк и, подняв руки, прищелкнул пальцами. Дервиш приподнял правую ногу и впечатал пятку в войлок, застилавший пол палатки. – Лаки-лаки-тун… лаки-лаки-тун… – забормотал он.
На глазах эмира Як Безумец пустился в пляс, отщелкивая ритм пальцами. Он запрокинул бритую голову, закрыл глаза и танцевал, приговаривая, будто играл на бубне:
– Лаки-лаки-тун… Лаки-лаки-тун…
Неожиданно джавляк оборвал танец и, замолчав, замер на месте. Он всем корпусом резко развернулся к Тимуру и, глядя на него горящим взглядом, произнес:
– Вижу… Вижу переправу войск через великую реку… Вижу муть речной воды… Вот она, твоя последняя ступень, эмир. Запомни это. Запомнишь?
Тимур сжал золотое колечко в кулаке и ответил:
– Запомню.
Як Безумец глубоко вздохнул и повел плечами под драным своим рубищем, будто освободился от тяжкого груза.
– Ты родом из Мазандерана [35] , святой брат? – спросил Тимур.
С джаляком они говорили на фарси, и говор дервиша отличался от привычного Тимуру самаркандского произношения. Як Безумец пялился на чашу, которая по-прежнему валялась у его ног. Казалось, он полностью поглощен ею, но Тимура услышал. И, не отводя взгляда от чаши, ответил:
35
Мазандеран – область в Иране.
– Может быть, из Мазандерана… – но заговорил при этом так, будто всю жизнь провел в Бухаре или ее окрестностях. – А может, и нет… – последние слова Як произнес на чистейшем тюркском наречии. – Где родина сухой колючки, что ветер несет по пустыне? Она не помнит…
Больше дервиш не сказал ни слова, и Тимур отпустил его с миром. Пожелай эмир узнать еще что-нибудь, даже клещи палача не смогут вырвать у каландара нужных слов. Зачем же прилагать усилия, раз они пропадут втуне?
Тимур поднял левую кисть, на мизинце которой в полумраке бледнело золото колечка. Того самого, что он извлек из щели. Как оно попало туда, Тимур не ведал, но его неведение было неважно. Главное – о кольце знал джавляк. Полубезумный провидец.
* * *
Солнечный свет, такой яркий после сумрака шатра, заставил его зажмуриться. Дмитрий утер ладонью выступившие слезы и огляделся. Что-то изменилось… Он постоял, осознавая изменения вокруг себя, и вдруг догадался: мир поблек. Небо уже не сияет прежней синевой драгоценного камня, а трава посерела и словно выцвела. Он почувствовал страшную усталость. Плечи отяжелели и тянули к земле. Хотелось лечь ничком. “Что со мной?” – спросил он себя. И сам себе ответил: “Не знаю. Жаль-, что он был не один”. И поплелся в обоз, на ходу шевеля плечами, словно пытаясь снять с них невидимый, но тяжкий груз.
К повозке Джафара Дмитрий тащился, казалось, целую вечность. Но когда завидел ее, уже слегка развеялся и почувствовал себя чуть веселее. Однако вспоминать о своем “налете” на эмирский шатер не хотелось. Ох, как не хотелось… И как жаль, что Тамерлан был не один…
Дмитрий облизнул губы, предвкушая, и утомленно прикрыл веки.
– Джафар! – рявкнул он, усаживаясь у колеса повозки и с наслаждением опираясь на него спиной.
Шаги, которые он услыхал погодя, были слишком легки для туши кривого маркитанта.