Нулевые. Затишье перед катастрофой
Шрифт:
– И что от этого измениться?
– Как что? – удивилась Настя. – Парламентская оппозиция почувствует самостоятельность и сможет раскачать и свалить коррумпированный и прогнивший режим.
– Да. Обязательно, – рассмеялся Власов. – И эти люди пойдут против руки, которая их кормит. Откажутся от реальных бабок в угоду иллюзорным убеждениям? Ох, Настенька. Ведь ты же по идее старше меня, а рассуждаешь как наивная девочка. Тебе пора повзрослеть.
– Повзрослеть? – она слегка разозлилась. – Если хочешь знать, точно так сменилась власть в ГДР. Так вот. Мы изберем технического президента, который проведет нужные реформы, чтобы на честных выборах страна избрала человека, который будет исповедовать
– Это очередная интеллигентская мулька, каких на моей памяти было целая куча. Могу поспорить, что это придумал какой-то очередной инфантильный задрот не связанный с реальностью. Это же просто абсурд. Вот ты знаешь, что у нас в партии принимают не по взглядам, а руководствуюсь имущественным цензом. Потому что идеология в парламенте у всех одна – посткоммунистический клептократический капитализм. Богатые идут в Партию, как ты говоришь: “жуликов и воров”. Те, кто победнее идут в остальные партии, но сидят там тихо. Самые лузеры же занимаются иллюзией оппозиционной деятельности. Делают они это не по собственному желанию, а от отсутствия материальных благ.
– Я в это не верю. Нельзя всех красить черной краской.
– Я смотрю, ты у нас в последние годы работала во властных структурах. Так вот. Самая же печальная участь у показных патриотов. Быть оппозиционером это одно дело. Страна у нас, сама знаешь какая. Поэтому оппозиционеров ещё можно как-то понять хоть и с трудом. Но вот патриоты. Так как народец у нас в основном это люди раньше советские, а теперь откровенно красно-коричневые показной патриот должен вести себя в рамках их картины мира. А для здравомыслящего человека в двадцать первом веке изображать из себя национал-коммуниста это дело скверное не только внешне, но и с точки зрения совести. Такой человек должен обладать огромной наглостью и быть небрезгливым ну или быть достаточно глупым, чтобы ничего не понимать, поэтому патриотам платят больше всех.
– Это просто невозможно слушать! Послушай, вот как тебя ещё не стошнило от своих речей? Ты невыносимый!
– Насть, ну повзрослей, наконец. К тому же, как эти люди вообще могут декларировать инакомыслие, если все были выходцами из КПСС? Они же сами совки полные и партбилеты у некоторых ещё сохранились. И вот ты говоришь, что будет как в ГДР? Ай! – Настя легонько ударила Михаила в живот.
– Почему ты просто не можешь поверить в то, что мы сможем привести страну в лучшее будущее?
– Я повзрослел.
По традиции каждый член вертикали должен был голосовать за Партию, фотографировать бюллетень и предъявлять фото с правильным голосом своему куратору или начальнику. Но как член института Современного Европейского Развития Власов мог голосовать за кого угодно в силу модернисткой направленности. Он думал проголосовать за Партию или за коммунистов. Подбросил монетку. Выпали коммунисты.
– Пофиг. Они все там коммунисты, – подумал Власов и проголосовал.
Сами выборы, в сущности, не отличались от предыдущих. Победитель был известен заранее и был так же безальтернативен как советская власть. Организация и предварительная пропагандистская накачка была гораздо хуже, чем в прошлый раз. Это ещё раз подтверждало, что вместе со стабильным застоем в страну приходит деградация. И даже сам Господин Президент, наверное, никогда бы не подумал о том, что такое огромное количество людей поверит в имитацию модернизации, европейских ценностей и надежду на какие-то перемены в России. Дело было в том, что за время правления Господина Президента в жизни стало потихоньку утверждать себя поколение людей плохо помнящих советскую родину в силу возраста или незнания истории. Эти люди откровенно разозлиться от циничных результатов выборов, хотя вроде бы такой результат был предрешен. Но их кинули, и никогда ещё после развала Союза Власов не видел такого массового негодования. В постсоветской России началась эпоха протестов.
Михаил же думал, что протестная волна рассосётся так же быстро как патриотический оргазм от выхода на третье место в чемпионате Европы по футболу. Но Михаил ошибся. Одними из первых протестную волну подхватила молодежь. Анастасия пребывала в гуще событий, но её протестная деятельность отличалась от деятельности большевиков и эсеров. Настя целыми днями сидела в интернете, строча комментарии и пописывая в бложик. В один прекрасный день она оторвалась от ноутбука, вышла из загаженной комнаты и обратилась к Власову. Её стандартный хипстерский прикид дополнял красный клетчатый шарф.
– Если ты ещё не совсем сгнил изнутри, то обязан сходить со мной на митинг.
– Вступаешь в НБП? Или куда там?
– Тебе не кажется, что совершилась вопиющая несправедливость? Я понимаю, что тебе наплевать на людей и ты конченый сноб.
– Ой, Насть, – перебил Власов. – Как будто бы тут вообще когда-нибудь были честные выборы? Всегда прокатывало и сейчас прокатит. Не забивай голову этой протестной чепухой. К тому же в стране рабов подсчёт голосов всегда в интересах хозяев. А народец наш быстро забьет на всё и пойдёт пить водку. Так что стабильность продолжается.
– Знаешь, иногда мне так хочется тебе врезать, – Настя стремительно злилась. – Вы заговаривайте людям зубы и вешайте всем лапшу на уши. Правда состоит в том, что эта власть убивает Россию! В стране умирает по полтора миллиона человек в год! Власть в стране абсолютно неэффективная и коррумпированная. И что ты на это скажешь?
– Ну и что? У каждого человека своя карма. К тому же эти люди не вписались в рынок.
В девяностых митинги были гораздо масштабнее, чем тогда на Болотной площади, но никогда ещё за всё время суверенной демократии и поднятия с колен нулевых годов Власов не видел такого большого скопления людей. Была особая своя неповторимая энергетика протеста. Но больше всего Власова поразили лица людей. Это не были старые и морщинестые лица коммунистических пенсионеров, это не были бритые морды скинов или заплывшие лица простых алкашей. На Болотной площади собрался “креативный класс”. Это были хорошо одетые интеллигентные люди. Власов замечал и хипстеров. Они всегда как-то не вписывались в реальность своим видом, поэтому напоминали Михаилу инопланетян, которые случайным образом высадились на планету Совок.
– Эти люди должны были родиться в другой стране, – думал Власов.
– Насть, а ты знаешь, как появился Народный Фронт за Национального Лидера?
– Ремейк движения коммунистов и беспартийных.
– Ты это брось этих инфантильных читать, – Власов засмеялся. – Коммунисты и беспартийные? Ты думаешь, у нас во власти кто-то этим интересуется? Всё гораздо проще. Чуваки из отдела внутренней политики смотрели Монти Пайтон, а там у них был момент про Народный Фронт Иудеи. Вот как родилась эта идея.
Анастасия рассмеялась.
– Да. Ещё помниться, один замечательный артист спел про выборы. Как там было: голосуй не голосуй, всё равно получишь … ну, ты сама знаешь что.
Михаила настораживало обилие новых лиц на сцене. Особенно Власова бесил лысый коммунист в темных очках, который напоминал ему недавно отмотавшего срок зека. Вообще Михаилу всегда было глубоко непонятно наличие в постсоветской России коммунистической партии. Михаил связывал это со слабой способностью русского народа к осмыслению собственной истории. От выступления Обвального по-прежнему веяло свежестью, а после него на сцене стали появляться знакомые лица привычных оппозиционеров. А когда на сцене появилась одна известная телеведущая, Власов вздохнул спокойно.