Нуманция
Шрифт:
— Я часто спорила с ним, я дерзила, я издевалась над ним — он мне всё позволял. — Гай только хмыкнул недоверчиво, — Он мне жизнь спас, когда через Перевал шли!.. — Нахмурился, — Он не продавал меня другим, тем, что скупали в притон… — она готова была сказать, что угодно, лишь бы гнев брата не обрушился на голову декануса Марция, — Гай, прошу тебя, не трогай его… — она ударила кулаками в грудь трибуна, от удивления у Гая даже челюсть отвисла, — Пожалуйста, Гай…
— Я посмотрю ещё… — ответил машинально, не раздумывая, всё ещё не веря своим ушам.
Но это была она, она, его Ацилия, живая, здоровая, бледная, уставшая, да, но живая, и, если уж она так просит, почему бы не сделать. Усмехнулся мысленно, вспоминая лицо этого декануса. Ничего необычного, на вид он даже показался честным и воспитанным в добрых чувствах младшего офицера римской армии. Может быть, он даже дослужится до старшего центуриона, но… Но то, что он узнал сейчас…
О каком благородстве может идти речь?
Подло. До чего же подло.
Гай еле заметно покачал головой, сжимая зубы, глянул в лицо Ацилии.
— Мы уедем отсюда. Как только, так и уедем.
Она согласно дёрнула подбородком:
— Да, Гай…
— Мне нужно поговорить с ним. — Вышел.
Появление трибуна с сопровождением привлекло много любопытных к палатке Марция, да и сам он был здесь. Все перешёптывались, спрашивая, что бы всё это значило.
Фарсий вопросительно приподнял брови, и Марций ответил ему коротко, чем вызвал ещё большее удивление:
— Это брат её…
Фарсий отвернулся, стараясь скрыть изумление в глазах. Ничего себе новости! Эх, Марций, Марций, сколько можно тебя учить?
Марк только упрямо поджал губы, чуть сузил тёмные глаза. Нет, он, конечно, думал, что брат её патриций, но то, что он окажется трибуном… Явился по форме, да ещё с охраной, ещё бы ликторов себе нанял для пущеё важности. Пижон. Знаем мы таких трибунов. В армию лезут только, чтобы карьеру сделать, шагнуть ещё дальше, в боях не участвуют, а от вида крови бледнеют, как девицы. И этот такой же. Важный. Мнения о себе — ого! Чистенький, при параде, с этой нелепой охраной… Ну-ну…
Коротко глянул в сторону коновязи, где у привязанных лошадей стояли чужие легионеры.
Посмотрим ещё, кто кого.
Хотя, эта голубушка, поди, опишет всё в ярких красках, она так долго этого ждала.
Появился из-за полога палатки этот трибун. Высокий, хорошо сложенный, наверное, сильный; как и она, тёмноволосый, тёмноглазый, похожий на неё какой-то внутренней упрямостью, силой. Этот, наверное, всегда своего добивался, если уж даже ей в кости повезло. Глаза быстрые, яркие, под высоким лбом, и даже волосы по-уставному коротко подстрижены, как у путёвого военного, смешно, да и только.
Все замерли, ожидая, что случится. А оно и случилось…
Ни слова не говоря, трибун подошёл стремительно и коротко, без замаха, ударил в лицо, вымещая всё, что накопилось на душе после услышанного. Марций и понять ничего не успел, не смог блокировать, опомнился уже, когда коленом упирался в землю. Усмехнулся, сплюнул кровь в сторону, костяшками ладони промакнул разбитые губы, глядел снизу в лицо старшего офицера.
— Ну вы и подлец, деканус… — прокомментировал свои действия гость гарнизона, — Вы же всё знали…
Марк громко усмехнулся. Этого он ожидал, но не в присутствии любопытных зрителей. Но как хочешь, первым начал… Ещё и на "вы", вот же сволочь!
— А чего бы вы хотели? — поднялся на ноги, ещё раз тиранул пальцами по губам, глянул упрямо исподлобья, — Вы же сами трибун… Знаете… У вас у самого рабов хватает, многих из них вы отпустили на волю? — Усмехнулся, — Она — пленница… Моя рабыня… И знаете, — улыбнулся вперемешку с ухмылкой, — ничем она от других не отличается, пове… — но договорить не успел, пощёчина трибуна оборвала его на полуслове.
— Да вы… — трибун замахнулся ещё раз, но тут вдруг неизвестно откуда появившаяся Ацилия вцепилась ему в руку, повисла на локте:
— Гай! Гай, прошу тебя… Пожалуйста, Гай…
Трибун опустил руку, глянув на сестру, перевёл глаза на декануса, уже не улыбающегося, глядящего через упавшие на глаза прядки волос.
— Я бы убил тебя, пусть даже в поединке, всё равно бы убил, но… — коротко глянул в лицо Ацилии, — Я бы хотел поговорить с вами, деканус… Один на один. — Снова перешёл на "вы".
Марк смотрел остановившимся взглядом, словно и не слышал. "Так мы ещё и Гай… Как Фарсий… Тоже мне… Это, наверное, ваши родовые имена… Из поколения в поколение… У неё родного брата тоже так звали, она сама рассказывала…"
— Проходите… — указал рукой в сторону своей палатки, встретился взглядом с Ацилией, глянул в её бледное лицо с огромными глазами. Она стояла рядом, сцепив пальцы обеих рук, вывернула локтями вперёд, словно такие муки претерпевала, что и словами не выскажешь.
Трибун, в палатке уже, резко сорвал у горла завязки тяжёлого офицерского плаща, сдёрнул его в сторону. Марций же спокойно наблюдал за ним, потирая костяшкой указательного пальца разбитые губы. Как бы то ни было, он ни в чём не чувствовал себя виноватым перед этим человеком, если что-то и было, то только с этой девчонкой, но не с ним. Поэтому будет лучше всем, если он побыстрее уберётся отсюда.
— Во-первых, — трибун обернулся, — я хотел бы поговорить с вами наравных, без званий, вы — деканус, я — трибун. Забудьте об этом на время, я хочу поговорить не как военный с военным, а…
— Я понял вас… — перебил Марций, и трибун согласно кивнул головой.
— Хорошо. Я люблю понятливых людей, — Трибун бросил свой плащ на лавку у входа, — Во-вторых, я хочу, чтобы вы уяснили себе одно: Ацилия — моя двоюродная сестра, наши отцы братья, долгое время я думал, что они все погибли… Из её рода никого не осталось, вся фамилия-семья погибла в Нуманции… Она осталась одна, оказывается… Выжила вопреки всему… Я хочу, чтобы вы поняли — я заберу её у вас, что бы она для вас ни стоила, через что бы мне ни пришлось пройти!..