Нуреддин
Шрифт:
— Да что тут придумаешь? Ведь это ж не что-нибудь сломалось, а ось, ее не свяжешь веревкой. И новую бог не сбросит нам с неба.
Гюльпери была в совершенном отчаянии.
Надвигалась ночь. В ущелье собирался туман. Стало холодно. Гюльпери металась из стороны в сторону, умоляя извозчиков:
— Сделайте что-нибудь. Неужели нам придется ночевать здесь?
Но те только разводили руками.
Нуреддин сидел в фаэтоне рядом с Гюльпери и напряженно думал, как бы помочь беде.
— Послушайте, — сказал он вдруг, —
Предложение это все одобрили. Особенно рада была Гюльпери. Тотчас же навьючили лошадей и тронулись а путь.
Самая опасная часть дороги была еще впереди. На протяжении восьми верст она шла густым лесом. Когда доехали до первых деревьев, стало уже совсем темно.
Джафар с навьюченными лошадьми ехал впереди, а за ним покачивался фаэтон, в котором сидели госпожа и Нуреддин. Гюльпери дрожала от страха. Мальчик не был труслив, но и ему стало жутко в темном лесу. Кругом было тихо — ни шороха, ни шелеста листьев, и от этой тишины еще больше напрягались нервы.
Вдруг раздался жуткий вопль. Нуреддин вздрогнул, а Гюльпери вскрикнула и забилась в угол. Извозчик поспешил успокоить ее:
— Не бойтесь, госпожа, это сова кричит.
— А, чтоб ей пусто было! Какой противный голос! — облегченно вздохнула насмерть перепуганная женщина.
До опушки леса оставалось всего версты две, как вдруг какой-то всадник, поставив своего коня поперек дороги, преградил путь Джафару.
— Стой! Слезай на землю!
И он направил на Джафара дуло винтовки.
— Господин Амираслан, не стреляйте! Это я! — крикнул Джафар.
— Джафар, ты?
— Да, господин, это я.
Всадник опустил винтовку и подъехал к Джафару.
— Чья это поклажа?
— Госпожи Гюльпери. Да вон и она сама в фаэтоне. У нас несчастье случилось. В городе ждали, ждали дедушку Имамверди, так и не дождались. Без него и поехали. Потом ось сломалась, вот и пришлось вещи навьючить на лошадей.
— Ну, ты ступай вперед, а я поеду рядом с фаэтоном,— сказал Амираслан и пришпорил коня.
Увидев всадника, скачущего навстречу, Гюльпери испугалась и закричала:
— Ой, попали в западню!
— Не бойтесь, сударыня! Наверное, это кто-нибудь из ваших родственников встречает вас, — сказал извозчик, стараясь успокоить ее.
Амираслан подъехал к фаэтону и громко крикнул:
— А что, кузина, если я вас ограблю, отниму все ваши вещи?
Услышав знакомый голос, Гюльпери обрадовалась:
— Амираслан! Как хорошо, что ты приехал! Где же отец? Он должен был нанять фаэтон и встретить нас. Получил ли он мое письмо? Не случилось ли с ним чего-нибудь? Он даже не известил меня...
— Я и не знал, что вы должны приехать, — сказал Амираслан. — Я выехал из дому рано утром, дядю, наверное, задержало то, что тут недалеко смыло мост через реку. Джафар мне уже рассказал о ваших приключению. Ты везешь с собой столько вещей, что, наверное, уже не вернешься в город, и хорошо сделаешь. Человек должен быть хозяином своего слова.
Чтобы переменить разговор, Гюльпери сказала:
— Разве ты не видишь Нуреддина?
Амираслан только теперь заметил мальчика. Он понял намек Гюльпери.
— Добро пожаловать, Нуреддин! Что, испугался меня?
— А чего пугаться? Человек человека не должен бояться.
— Да ведь почти все школьники трусы.
— Нет, школьники не трусы, есть даже очень смелые. Они знают все тайны природы и ничего не боятся.
— Ладно, ладно, не обижайся. Но если ты такой храбрый, садись на мою лошадь, а я немного отдохну в фаэтоне, — сказал Амираслан, подмигнув Гюльпери.
Она поняла его коварный замысел и лицемерно запротестовала:
— Нет, нет! Лошадь может сбросить Нуреддина.
— Она смирная и никогда еще никого не сбрасывала. Он тихонечко поедет рядом с коляской, конечно, если он не трус.
— Я не трус, — гордо сказал Нуреддин.
— А раз так, садись!
Амираслан слез с лошади и посадил в седло Нуреддина.
Гюльпери больше не протестовала.
Нуреддин пришпорил лошадь, та рванулась вперед, но мальчик крепко держался в седле.
— Не сглазить бы, умный мальчишка! — проговорил Амираслан и сел в фаэтон. Посматривая на спину извозчика, он таинственно зашептался о чем-то с Гюльпери?
Амираслан был единственным сыном Танрыкулу, младшего брата Имамверди. Родители всегда баловали его, маленький Амираслан ни в чем не знал отказа. Все его желания мгновенно исполнялись. Стоило ему увидеть какую-нибудь новую игрушку в руках своих сверстников, как он сейчас же требовал, чтоб ему купили такую же, и вопил до тех пор, пока отец или мать не удовлетворяли его каприз. В результате такого воспитания он стал вздорным, избалованным мальчишкой.
Когда Амираслану исполнилось девять лет, отец купил ему сумку и молитвенник, надел на него новые штанишки и курточку, взял подарок для моллы и повел учиться. Через три дня сын разорвал молитвенник и сбежал от моллы. Сколько отец ни упрашивал его, он упрямо твердил свое:
— Нет, не пойду больше к молле! Лучше буду в школу ходить.
Но Танрыкулу не хотел пускать сына в школу, где детей обучали на русском языке. Неприязнь к этой школе внушил ему сельский молла Иман, часто говоривший: