Нутро любого человека
Шрифт:
„Вот так и выигрывается война, — сказал, когда мы возвращались в отель „Развязка“, полковник Джек. — Надо лишь неправильно выбрать время для неуместного оскорбления. Сегодня мы продвинулись на двенадцать миль, — полковник хлопнул меня по плечу: он был очень доволен. — Вот увидите, коммандер, еще до Рождества я стану бригадиром Джеком“.
Только что в мою дверь постучала Матильда: „Привет, сар. Любовь зовет“. Я выдал ей еще один фунт и сказал, чтобы купила себе в баре „Фанты“. От Симеона ни слова. Интересно, сколько мне еще здесь торчать.
Провел утро, печатая для „Формы правления“ мою статью под названием „Один день на войне с полковником Джеком“. Вполне ею доволен. Зигмунт отправляется в Нсукка, на северный фронт. Думает, что оттуда будет легче проникнуть в Биафру, — он хочет, пока не закончилась война, повидать Оджукву.
Позавтракал жаренными бананами и бутылкой по-настоящему холодного пива „Стар“ — довольно вкусно.
После полудня над нами прошли три МИГ-а нигерийских ВВС — очень, очень низко. Матильда с презрением махнула рукой в их сторону. „Видите, — сказала она, — их уже никто не боится“.
Позже. Ближе к вечеру вернулся Симеон. Дом его родителей ограблен дочиста, вынесено все, но он еще стоит. Семья Симеона продолжает, впрочем, прятаться в буше, не питая никакого доверия к обеим армиям. От Исаака ни слуху, ни духу, однако Симеона это, похоже, не тревожит. В буше полным-полно дезертиров из биафрийской армии, говорит он, и Исаак где-то с ними, живой и невредимый. Он странно оживлен — полагаю, мы можем сказать, что миссия наша так или иначе завершена. Завтра отправимся назад, в У. К. Икири. Матильда просит подбросить ее до Бенина: ее уже мутит от скудости заработков в отеле „Развязка“.
1970
Исаак вернулся с войны. Я вышел, чтобы позавтракать, на веранду — и вот он, сияющий, в шортах защитного цвета и в белой футболке. Похудел, голова обрита, но, по-видимому, ничего более страшного ему испытать не пришлось. Дезертировать он смог только за неделю до окончания войны, поскольку служил в частях, охранявших взлетно-посадочную полосу в Ули, куда прилетали самолеты с припасами. Когда Федеральная армия подошла уже близко, Исаака отправили на передний край круговой обороны, выдав ему ручную гранату и пять патронов (как часовому ему полагался только один патрон). А оказавшись в буше, он стянул с себя форму, забросил подальше винтовку и пошел на юг, к дому.
Война, по его словам, закончилась столь быстро потому, что главу духовидцев казнили за совершение „искупительного убийства“ (так выразился Исаак). Все биафрийские командиры целиком и полностью полагались на советы духовидцев и так называемых пророков — ни один из армейских приказов или распоряжений не отдавался без их одобрения, — и когда главу этой секты казнили, офицеры южного фронта попросту отказались воевать. А изнуренные биафрийские солдаты, видя, как пали духом офицеры, начали разбегаться, оставляя позиции оголенными. И нигерийская армия с пением, размахивая оружием, заняла их. Еще один хороший день полковника Джека, не сомневаюсь.
Шестьдесят четыре. День моего рождения прошел в полной и приятной безвестности. Только Сушеный Кокос слегка подпортил его, напомнив всем, кто присутствовал на собрании нашего отделения, что под конец следующего учебного года я покину колледж и для курса Английского романа потребуется новый лектор. „Дорогой Логан, увы, уходит на покой. Мы лишаемся нашего оксфордца“. Последовало бормотание, выражавшее сожаления и поздравления. Поли бросила на меня отчасти шокированный взгляд: не думаю, что она когда-либо видела во мне человека, который вот-вот выйдет на пенсию по старости. Должен сказать, выгляжу я неплохо — загар мне к лицу, а поскольку пью я теперь только пиво — ну, большую часть времени, — то округлился и раздался в талии.
Сегодня прошел после полудня с Кваку обычные девять лунок, сказал ему, что в следующем году должен буду оставить колледж, и неопределенно поинтересовался, существуют ли у меня шансы отыскать здесь другую работу. Он откровенно ответил, что, на его взгляд, это почти невозможно — вы лишитесь дома, сказал он, и получите четверть годового жалования. Вам надо бы съездить в Ибадан, это по меньшей мере, а то и в Лагос.
По какой-то причине, мне не хочется покидать Африку, — я свыкся со здешней жизнью, она мне нравится, — а Британия и Европа кажутся теперь странно враждебными. Но я понимаю, что для 65-летнего англичанина, закончившего Оксфорд со степенью третьего класса, перспективы найти в этой стране работу наверняка скудны. Значит, никуда не денешься — назад в Лондон, на Тарпентин-лейн, — посмотрим какого рода жизнь смогу я обеспечить себе, скребя пером.
Поплавал в клубном бассейне и вернулся на Данфодио-роуд, ощущая, как солнце припекает мою непокрытую голову. Открыл бутылку „Стар“, посидел, попивая пиво, на веранде. Потом сошел в сад, побродил по его периметру, трогая ладонью деревья — казуарины, гуайяву, хлопчатное дерево, аллигаторову грушу, красный жасмин, — как будто эти последние прикосновения, эти летучие ласки, были своего рода прощанием с ними, с моими деревьями, с моей африканской жизнью. Слух мой полнился металлическим стрекотом цикад, от легкого ветерка над обесцветившейся травой вставал запах пыли. Я прислонился лбом к стволу дынного дерева и закрыл глаза, и тут услышал, как Годспид, мой садовник, встревожено спрашивает: „Сар — с вами все хорошо?“. Нет, захотелось сказать мне: боюсь все хорошо со мной никогда уже не будет.
Второй лондонский дневник
Логан Маунтстюарт вернулся в Лондон в июле 1971 года, по окончании летнего триместра, и снова поселился в своей квартире на Тарпентин-лейн, Пимлико. В качестве финансового обеспечения, у него имелись лишь пенсия по старости и сбережения (пять лет, в течение которых он вносил средства в пенсионный план У. К. Икири, были сроком слишком кратким, чтобы дать ему что-либо большее нищенского пособия), и потому он с усердием, пусть и не с энтузиазмом, вновь обратился к своей прежней профессии внештатного автора. Журнал „Форма правления“, главный источник его существования, в 1972 году закрылся, а Шейла Адрар из „Уоллас Дуглас Лтд.“ не смогла (или не захотела) добиться от какого-либо издателя аванса за давно вынашиваемый роман „Октет“. Удо Фейербах предложил ЛМС стать лондонским корреспондентом „револьвера“, а Бен Липинг, к этому времени уже страдавший раком простаты, от случая к случаю платил ЛМС за консультации, которые тот давал „Братьям Липинг“. На протяжении нескольких следующих лет ЛМС медленно, но верно впадал все в большее безденежье. Второй лондонский дневник начат весной 1975 года.
1975
Отказался сегодня от услуг этой сучки Адрар. Зашел в агентство, чтобы сделать фотокопии нескольких журнальных статей, нужных мне для связанных с „Октетом“ исследований. Прежде всего, девица в приемной отказалась поверить, что я клиент фирмы, — но потом откопала где-то мою папку. Я сказал, что сам Уоллас Дуглас разрешил мне использовать оборудование офиса, когда я того пожелаю. Как бы там ни было, стою, делаю копии и при этом отчетливо сознаю смущенное перешептывание и едва ли не панику, царящую в офисе: кто этот старик в полосатом костюме? Что он себе позволяет? Не вызвать ли полицию? В конце концов, появилась сама Шейла Адрар, эффектно причесанная и имеющая в своем синем костюме с короткой юбкой вид весьма процветающий. „Логан, — сказала она с широчайшей и фальшивейшей улыбкой, — как приятно вас видеть“. Затем предложила мне помощь, собрала в стопку рассыпавшиеся листы и взглянула на счетчик копировальной машины. Шестьдесят две копии, сказала она, по два пенса за штуку, это будет фунт, шестьдесят четыре. Удивительно смешно, Шейла, ответил я и, отобрав у нее копии, направился к двери. Прошу вас, Логан, я хотела бы получить деньги, сказала она, здесь не благотворительная организация. Ну, тут уж я просто взорвался. Как вы смеете? — сказал я. — Вы хоть представляете, сколько денег я заработал для вашей фирмы? И вам хватает наглости требовать от меня оплаты нескольких копий? Стыдитесь. Со времен Второй мировой войны вы ничего для фирмы не сделали, сказала она. Верно! — рявкнул я. — Это так. И ни хрена не желаю иметь с вами дело дальше — со всей вашей бесполезной оравой! Подыщу себе другое агентство, — и я ушел.