Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
— Ты окна откроешь или подождешь пока задохнемся?!
— От-открою.
Открыла все и в рекордные сроки, и, к поманившему меня, Кириллу Александровичу неохотно подошла, поглядела на указанное полушарие, что сиротливо ютилось у ножки стола.
— Штерн, радость моя, посмотри на мозг. Видишь? Молодец. Запоминай, как он выглядит у других, поскольку у тебя извилина одна, да и та прямая. Ку-у-уда без перчаток, Дарья Владимировна?!
— Я…
— Прямая извилина, Штерн. В моем кабинете, верхний ящик, — скомандовал и ключ протянул. —
Через час я сидела на столе рядом с Гришаней и, кутаясь в щедро одолженную куртку, все равно дрожала от холода и ждала непонятно чего. Мозг — в перчатках — я уже отнесла в препаратную, пополнила, так сказать, коллекцию влажных препаратов, формалин под чутким руководством затерла и тряпки с осколками убрала в пакет. И… что дальше я не знала.
И спрашивать не рисковала, лишь изредка поглядывая на Кирилла Александровича, что устроился на подоконнике и курил.
— Что, Штерн?
На меня покосились со страдальческим видом.
— Меня отчислят, да?
Да, и так понятно, но не хочу.
Конечно, я сама виновата, за собственные глупости надо платить и головой надо было раньше думать. Да, да, да… но все равно… не хочу!
В носу засвербело само, и я невольно им шмыгнула, а Кирилл Александрович обернулся и криво усмехнулся.
— Не реви, никто тебя не отчислит, — он устало вздохнул.
Ага, как же.
Я сползла со стола и, придерживая слишком громоздкую и большую куртку, подошла к нему.
— Вот только врать мне не надо, ладно? И жалеть тоже! И… отчисляйте, пожалуйста! Не больно-то и хотелось. Прекрасно проживу и без вашего меда. Да я сама завтра в деканат пойду!
— Завтра суббота, Штерн, — лениво известил Кирилл Александрович. — Они не работают.
— Значит, в понедельник, — я упрямо поджала губы и гордо задрала голову. — Или вы сами хотите настучать на меня? Желаете рассказать первым?
— Штерн, ты помнишь, что я тебе на первой паре сказал? — на меня посмотрели с интересом и насмешливой ухмылкой.
И обидеться захотелось еще больше, ибо… помню.
— Что я детский сад ходячий, — пробурчала куда тише и взгляд отвела.
— Ну во-о-от, — довольно и все также насмешливо протянул Кирилл Александрович, — полгода прошло, а ничего не изменилось, Дарья Владимировна. Все тот же детский сад…
Я фыркнула и, сложив руки на груди, демонстративно отвернулась к окну. Зимняя ночь — это всегда сказка, а начавшийся снегопад под светом единственного на всю округу фонаря — это волшебная сказка. Вот и буду разглядывать… сказку.
А Кирилл Александрович рассмеялся.
И окно закрыл — запах почти выветрился.
— Все, Штерн, пошли.
Пошли, а точнее поехали, ибо после ласкового: «Куда?!» я резко поменяла траекторию движения и в распахнутую передо мной машину послушно села.
— Consuetudo est altera natura[3], - важно изрекла на ироничный взгляд, поскольку путь к остановке уже даже не привычка, а инстинкт.
С закрытыми глазами дойду спокойно.
— Даша, — меня довезли до озвученного адреса и негромко окликнули, когда я уже выбралась из машины и невнятно пробормотала прощание, — я… не стану никому ничего рассказывать.
— Почему? — я застыла, а потом развернулась и недоверчиво посмотрела на Кирилла Александровича.
— Потому, — он усмехнулся и, наклонившись, потянул открытую дверь на себя, — будем считать, что за тобой должок.
Насмешливый голос раздался около самого лица, а потом хлопнула дверь и черный внедорожник, хищно сверкая алыми огнями, бесшумно укатил в ночь.
[1] Сагиттальный (анат.) — делящий продольно на правую и левую половину.
[2] Gyrus angularis (от. лат) — угловая извилина
[3] Consuetudo est altera natura (от лат.) — привычка — вторая натура.
Глава 1
Июнь, 30
— Кто знаток физы?! Я — знаток физы!!!
— Даха, у тебя трояк, — меланхолично сообщает Лина.
— Кто закрыл сессию? Я закрыла сессию!
— Так-то еще практика, — скептически хмыкает Рома.
— Кто молодец? Я — молодец! Кто молодец? Я — молодец!
— Ну все, кукуха на радостях уехала окончательно, — задумчиво следя за мной, заключает Вано.
И приходится остановиться и свысока, пользуясь случаем, на него посмотреть.
— Моя кукуха, Иван Максимович, уехала еще на анате, — снисходительно просвещаю его и неторопливо спускаюсь с верхних ступеней пролета между вторым и третьим этажом, на которых гордо отплясывала, — и возвращаться не собирается. Смирись.
— Обязательно и рубашку принесу, смирительную, — Вано ухмыляется, — и, кстати, о птичках. Сейчас видел нашего Красавчика, злющий как черт.
— А он бывает другим? — Лина фыркает. — Он либо орет, либо издевается. Хорошее настроение у Кирилла Александровича не бывает, да, Даха?
Я невольно запинаюсь и, отвечая невнятным мычанием, кошусь на Рому.
В ту декабрьскую ночь я назвала адрес Ромыча, ибо для домашних я ночевала у подруги и явиться посреди ночи не могла. Открыла мне Мила, новоиспеченная жена Ромочки и кость в горле половины нашего потока, ибо известие о женитьбе Романа Кирилловича огорчило и привело в уныние многих.
– Привет, — сказала она, пропустила без всякого удивления и вопросов, словно гости в два часа ночи для них обычное явление.
Заварила чай по каким-то особым бабушкиным рецептам, а я, устроившись за барной стойкой, рассказала в красках о случившемся.
— Дела-а-а, — хмуро протянул Ромыч и с женой переглянулся.
— Может, правда, никому ничего не расскажет? — ставя передо мной чашку с блюдцем, с надеждой спросила Мила и отвесила по пути затрещину Роману Кирилловичу. — Ромка, ты балда.