Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
Он просит меня задержаться до семи и к семи собрать сусликов, ибо Кирилл Александрович за ними заедет и на работу к себе заберет. Он дежурит, а у Аллы Ильиничны давление, и ночью Лавров вызывал ей скорую, поэтому, если несложно, то днем к ней следует зайти и до магазина сходить.
Что купить написано, а деньги — как всегда — на карте, кою Кирилл Александрович вручил еще в первый день.
Проведать Аллу Ильиничнину не проблема и в магазин сходить для нее тоже, а вот известие,
Не надо.
Детям там не место.
И я порываюсь ему позвонить, сказать и… должны быть еще варианты. Есть ведь Анна Вадимовна и Степан Германович, еще какие-то друзья, знакомые. Я даже достаю телефон, но в самом низу записки привычное Verte и я послушно переворачиваю блокнотный лист, где начало и предупреждение, что сегодня операционный день и комиссия из Министерства, поэтому звонить не надо.
Прекрасно.
Телефон я сую обратно и раздраженно барабаню пальцами по столу.
Воспоминания лезут сами, злят, и к сусликам я поднимаюсь торопливо, раздёргиваю светлые портьеры и провозглашаю преувеличенно радостно:
— Монстроподъем! Суслики, нас ждут великие дела!
Я их тормошу, стягиваю одеяла и отбираю подушки, под которые они пытаются засунуть головы и еще пять минуть поспать.
— Великие дела начинаются не так рано, — Яна кривится, нехотя садясь на кровати, и трет глаза.
— И это не пе-да-го-ги-чно будит детей и угрожать ледяной водой, — Ян вместе с одеялом дезертирует под кровать.
— Вылазь, бабайка.
— Сама такая, я сплю!
Из-под кровати под заинтересованным взглядом Яны, ее комментарии и под прицелом камеры я вытаскиваю Яна вместе с одеялом.
Он же вопит про произвол, самоуправство, насилие над детьми и власть тиранов.
— Свобода, равенство и сон!
— Ты в курсе, что революционеры плохо кончали? — в ванную я его тащу вместе с одеялом, в которое юный Робеспьер вцепился мертвой хваткой.
— Да здравствуют революция! Свобода народу! — еще громче и одухотворено вопит Ян, цепляясь руками за дверь. — Но пасаран!
— Свободу детям и попугаям! — Яна восторженно-увлеченно скачет кругами вокруг меня. — Ах, каира!
— Монстры, вы чего в выходные смотрели?! — я останавливаюсь и на них смотрю подозрительно.
Монстры же переглядываются. Ян перестает вырываться и ораторствовать, а Яна с невинным видом прячет руки за спину.
— Ну так, — пол она разглядывает с преувеличенным интересом, — мы про Кешу. Мультик.
— А Кирилл Александрович?
— Отвергнутых, — нехотя сопит Ян.
— Отверженных?
— Ага, — монстры соглашаются в унисон.
И в ванную сбегают сами.
За хлебом, молоком и бриошами ходят не в продуктовый, а в торговый центр.
С фонтанчиком.
Об этом с самыми честными глазами мне сообщают монстры ближе к обеду. Идею навестить Аллу Ильиничну они восприняли на ура, а уж предварительный поход по магазинам вызвал слишком сильный восторг, от которого я напряглась.
Не зря.
— Да-а-аш, там роботы есть. Знаешь какие? — Ян делает просительную рожицу, разводит руки в стороны. — Вот такие!
— А продукты там тоже продают, — увещает Яна.
И проехать на трамвае пять остановок, скрепя сердце и зубы, я соглашаюсь. Суслики довольно скачут и уверяют, что я лучшая.
Что ж… градация от тирана до лучшей на практике слишком быстрая.
Впрочем, лучшей я остаюсь не долго.
Радиоуправляемый вертолет за четыре косаря я покупать отказываюсь, и суслики дуются, тоскливо шумно вздыхают, переглядываются и вертолет откладывают.
— А я ж говорила, что не прокатит, — пихая брата, буркает Яна.
— Говорила, — он огрызается и вертит головой, пихая ее в ответ. — Смотри, там барабан!
— Даш?! — вопрос задается хором.
И я только киваю головой, разрешая, а суслики уже мчатся к барабанам.
Кажется, я снова стану тираном, поскольку барабан, если что, покупать тоже отказываюсь. Радость Лаврова от покупки такой классной игрушки, боюсь, будет выражена переселением сусликов вместе с барабаном ко мне.
И я уже готова переключить внимание монстров на более мирные для окружающих развлечения, когда замечаю Алёну.
Она со странным выражением лица, в коем угадывается и счастье, и спокойствие, и безмятежность, и отрешенность от суеты мирской, рассматривает погремушки, трогает их осторожно свободной рукой, а во второй держит пару детских комбинезонов.
Совсем маленьких.
Около которых Яна удивленно спрашивала для каких кукол такие шьются.
Для живых.
И, кажется, в нашей семье скоро такая кукла появится.
Оглянувшись на увлеченных сусликов, я нерешительно иду к Алёне и тихо кашляю, привлекая ее внимание:
— Привет, — улыбка у меня выходит несколько неловкой, растерянной.
Впрочем, она вздрогнув улыбается тоже растерянно.
— Привет, — руки от погремушек Алёна убирает и на одежду в собственных руках смотрит почти с испугом, — а я тут… А ты тут что делаешь?
— Барабаны выбираю, — я киваю на сусликов и собственная беспечность даже мне кажется наигранной, — или дудку. Мы с монстрами еще не решили, что соседям понравится больше.
— А… — уголки ее губ дергаются в улыбке, но взгляд остается загнанным.