Няня на месяц, или я - студентка меда!
Шрифт:
— Могу манку, — я радушно предлагаю альтернативу.
А Яна бледнеет, в ее глазах мелькает отчаянье и еще более отчаянно она начинает мотать головой.
— Н-не надо, — с ужасом шепчет бедный и голодный ребенок, чтобы дипломатично и благоразумно добавить, — овсянка тоже очень вкусная каша.
Кто бы сомневался.
Я такого же мнения, особенно после того, как манка в последний раз подгорела и затвердела до состояния «ножом не проткнуть».
— Так и знала, что ты сделаешь правильный выбор, — я довольно ухмыляюсь
А Яна фыркает и кивает на мой телефон:
— Тебе звонят.
Она подходит ближе к столу и с любопытством разглядывает всплывшую на экране фотографию.
— Красивая, — Яна поднимает голову и вопросительно смотрит на меня. — Кто это?
Мне на экран смотреть не надо, кто звонит я и так знаю.
— Квета, — я тяжело вздыхаю и, настроив медленный огонь, тоже подхожу к столу. — Моя подруга. Лучшая.
И отвечать подруге лучшей я не спешу, хотя уже два пропущенных от нее видела.
— А… почему ты трубку не берешь? — Яна хмурится. — Мама с папой и Кирилл всегда ругаются, если мы не отвечаем. А твоя подруга не будет разве ругаться?
— Не будет, — я криво усмехаюсь и помедлив все же отвечаю.
— Дарийка, ты обалдела?! — моя Квитанция, как втайне ее зову я, начинает шумно и задорно, как всегда. — Три пропущенных — это знаешь что?! Это значит, что тебя похитили, продали в рабство, убили, расчленили и выбросили по частям в канализацию!
— Ты опять на детективы подсела? — я хохочу, сгибаясь пополам под ошарашенным взглядом Яны.
— Нет, — чуть помолчав, отвечает недовольно моя лучшая подруга, — я только пять сезонов Преступника посмотрела! Что?! Да там…
Квета переходит в наступление и на чешский, ускоряется, и разобрать ее пламенную речь получается через слово в лучшем случае, но я все равно слушаю, не перебиваю и с улыбкой подмигиваю Яне.
Нет, Квитанции в моей жизни последние четыре месяца определенно не хватало. Да и вообще свою жизнь без нее я не представляю.
Хотя общаемся мы и не так часто, а видимся еще реже.
Квета живет в Праге, и познакомились мы с ней очень давно. Мне было семь, ей десять. Мы с мамой первый раз в жизни полетели отдыхать за границу, на пять дней, в Карловы Вары, а Вета на каникулы была сослана в Вары к бабушке.
И наша дружба началась с драки. Из-за чего дрались даже под пытками вспомнить невозможно, но волосы были прорежены, носы разбиты, а левый глаз сердобольного священника подбит.
Дрались мы от души, не замечая никого, и дрались мы в костеле, куда в один день занесло мою маму посмотреть и бабушку Веты просветить необразованное дитя.
Что ж… и посмотрели, и просветились мы вместе, слушая проповедь избитого священника под хмурыми взглядами близких и любимых родственников. Слушали мы долго, часа два, и переглядывались тоскливо-понимающе, а, выйдя на свободу-улицу, важно пожали друг другу руки и под ошеломлённое оханье Кветиной бабушки познакомились по нормальному.
— Стоп, — я командую, обрывая ее поток, тарахтеть Ветка может долго, — моя твоя не понимать. И ты вообще где?
— О божечки, Дарийка, — в бархатном голосе Кветы появляется нетерпение, — я тебе ж и говорю, что я в Гардермуэне. У меня вылет через час, а в семь вечера я уже буду у вас! Димитрий меня встретит или как, мне самой?
Я тяжело вздыхаю.
Вот из-за «Димитрия» я с ответом и медлила. Как сказать Квете, что он женится и даже скоро станет папой я не знала.
— Вет, давай, я лучше сама тебя встречу, — предлагаю осторожно и готовую кашу отключаю, — ты номер рейса скажи только.
Отвечать Квета не спешит, молчит, и я лишь слышу ни с чем не сравнимый шум аэропорта. Гардермуэн — это где? Куда опять занесло Квитанцию?
Прошлый раз она прилетела из Лаоса. Возвращаться в Прагу с остановкой у нас на пару дней из очередного путешествия у Кветы давно стало традицией.
— Номер рейса скину, — Квета все же откликается, но без прежнего задора и отключается, не прощаюсь.
А я снова вздыхаю и треплю Яну по волосам:
— Прекрасное начало дня — это не подгоревшая каша, да?
Мы запускаем железную дорогу, и я, изображая машиниста, делаю из хвоста усы и пытаюсь спародировать прокуренный мужской голос.
Объявляю станции, и суслики радостно хохочут.
Мы уже на полпути к Тридевятому царству через остановку в Нарнии, когда у меня начинает чесаться между лопатками и я невольно оглядываюсь на дверь. И улыбка с лица сползает моментально вместе с хорошим настроением, ибо в дверях Кирилл Александрович и на нас он взирает крайне хмуро.
— Здравствуйте, — с четверенек я встаю поспешно и колени от невидимых соринок старательно отряхиваю.
Интересно, он долго тут стоял?
— Добрый вечер, — Лавров говорит медленно и улыбается одними губами и одним только сусликам.
На меня он не смотрит, лишь приказывает в вежливой манере:
— Дарья Владимировна, тебя не затруднит в мой кабине спуститься? — на меня все же кидают взгляд, косой, запинаются на миг, но договаривают. — Надо поговорить.
— Конечно, Кирилл Александрович, — у меня получается даже улыбнуться и подмигнуть сусликам, стребовав с них обещания, что без машиниста поезд никуда не поедет.
— Я слежу за вами, монстры, — подтверждая свои слова жестом, я ухожу вслед за Лавровым.
В кабинет он меня галантно пропускает первой и на кресло указывает, сам же усаживается на край стола и уже привычно лезет за сигаретами.
И это еще я плохо учусь?
Я хотя бы в отличие от него о том, что Минздрав предупреждает, помню.
На мой демонстративно недовольный взгляд и наморщенный нос Кирилл Александрович только криво усмехается и задумчиво сообщает:
— Жить, Штерн, еще вредней.