Няня по контракту
Шрифт:
Но моим планам сбыться не суждено. Возле подъезда меня ждал Игорь. Сидел на лавочке с упрямым выражением лица. Осёл. Большой тупой ослище. К тому же, умный ослище. Он меня вычислил. Нашёл. И поэтому я предвижу, что сейчас начнётся.
— Анна, — поднимается он на ноги.
— Мы уже попрощались с тобой, — я стою на безопасном расстоянии. Не хочу к нему приближаться. От него так и веет скрытой агрессией. Я надеюсь, он не изменит своим принципам, но то, что он в ярости, я вижу без всяких внутренних посылов: слишком уж лицо у Лесневского
— Ты меня обманула, — гнёт он своё, не прислушиваясь к моим словам.
— Я тебе ничего не должна. Мы расстались, — пытаюсь достучаться до человека, который вдруг превратился в дерево.
— Я всё пытаюсь понять: почему? Чем я тебе не хорош?
— Всем хорош, — устало говорю я. — Просто не мой.
— А этот… твой? — наступает на меня Игорь. — Что в нём такого, что нет у меня?
— Бесполезный спор и вопросы, на которые нет чёткого ответа. Если ты сейчас не уйдёшь, я вызову полицию. Я устала и хочу домой. Не нужно за мной ходить, выяснять, спрашивать. Приезжать не нужно, Игорь. Если бы я хотела семью и детей с тобой, уже бы всё было. Но у нас не получилось,
— А с ним получилось? — его как заклинило. И лицо упрямое. Я и не думала, что он может быть таким. Беспощадно-злым и бездушным.
С ним тоже не получилось. Но вслух я этого не скажу, потому что больше всего на свете я хотела, чтобы у нас с Димкой всё было. И любовь, и жизнь, и семья. И чтобы сыновья его были нашими, общими. С ним бы — с радостью. В огонь, в воду, по медным трубам. На коленях из Антарктиды. И, наверное, я готова его простить, потому что до сих пор не переболела. Хочу его назад. Чтобы рядом был, без всяких «на удачу» и договоров.
— Я люблю его, — говорю абсолютную правду и задыхаюсь от слепящей боли.
Лесневский меня всё же ударил. Так, что на мгновение я ослепла и оглохла. А когда туман рассеялся, его уже рядом не было. Зато была я. Кажется, с опухшей щекой. Мало мне Мишкиных художеств. Завтра ещё, наверное, и с синяком буду…
38.
Дмитрий
— Что, бросила тебя твоя Аня? — бабушка иногда бывает на редкость беспардонной. Но мы ей прощаем всё. Наверное, это болезнь так прогрессирует. Бабуля мало того, что как ребёнок становится, так ещё и непосредственность из неё так и прёт.
— Я её домой отпустил. День сегодня сложный выдался.
— И то так, — соглашается она.
Мы все в большой комнате собрались. Мишка с Ромкой играют и спорят, Селена сидит, уткнувшись в телефон, улыбается чему-то, но брови у неё сдвинуты домиком, будто она и печалится одновременно. У неё постоянно вечная скорбь и губы уголками вниз. Кто б подумал, что она терпелива, как ангел, и весьма стрессоустойчива. А может, этот её грустный образ помогает философски ко всему на свете относиться.
С бабулей мы пьём чай из больших чашек. Она на редкость умиротворена, спокойна, улыбка с лица не сходит — сытая и мечтательная.
— Ты
Только её умозаключений мне и не хватало для полного комплекта. Я уже и сам… обо всём подумал.
— Да пытался я! — признаюсь внезапно. Как-то не хотелось мне тревожить бабушку своими проблемами. — Аня не хочет.
— Значит, сильно накосячил, — вздыхая, качает головой баб Тоня. — Прячется она от тебя, не доверяет. Конечно: не искал, а потом сразу женился, детишек, вон, наплодил. Жил себе в удовольствие.
Её слова — ножом по сердцу.
— И не сразу я женился, — пытаюсь отбиться от бабулиного напора.
— Не оправдывайся, Дмитрий! — сурово сжимает она губы, и я сдаюсь. Всё так и есть, крыть особо нечем. — А будешь сопли жевать — уведут, так и знай! И останешься с носом у разбитого корыта!
Вот умеет она — р-раз! — и в точку. В больное место палочкой тыкнуть так, что искры из глаз.
А дальше весь вечер насмарку. Мы что-то делаем, я куда-то звоню, мне кто-то звонит, всё кувырком. Но не от домашней неразберихи, когда Фиксика пацаны чуть не отправили в полёт, космонавты хреновы, да и Фиксик отделался лёгким испугом — ему не привыкать, он закалённый; не от обычных рабочих вопросов, что приходится решать на ходу. В башке у меня ворочаются мысли об Ане.
Как она? Доехала ли домой? Ещё и бабушка масла в огонь подлила. Где-то там, рядом, бродит этот Иго-го двухметровый — бездарный артист погорелого театра. Он не из тех, что помашут ручкой и растворятся в небытие — я по роже его видел.
В общем, до вечера я кое-как дотянул, детей спать уложил, а сам как маятник — туда-сюда-обратно. Не спится и не лежится, мысли череп поднимают. И когда в доме стало совсем тихо, я решился. Плюнул на всё и поехал. К Вариковой. Ну, да. Адрес я её сфотографировал. Не на всякий случай, между прочим, а для договора.
— Ань, — позвонил я ей уже у подъезда. Ну, совсем внезапно заявиться — это уже перебор.
— Дима? — испугалась она. — Что-то случилось?
— Нет-нет, с детьми всё хорошо, — уверил я её торопливо.
— С бабушкой? — в её голосе уже паника. Ёлки-палки, да что ж это такое.
— Со всеми всё хорошо. Со мной плохо, Ань. Так плохо, что я сижу у тебя под подъездом. Впустишь меня? Торжественно обещаю: приставать не буду, говорить на неудобные темы — тоже.
— Дим… — у Аньки голос — полуобморочный. Я её слишком хорошо знаю. Что-то не так.
— Ты не одна, да? — «осеняет» меня. — Твой недомачо припёрся, да? Ты только скажи, Ань, я всё пойму.
Ни хрена я не пойму. У меня уже башню рвёт, а в груди такой пожар, что физически больно. Так больно, что дышать нечем.