Ныне и присно
Шрифт:
Не прошло и получаса, как остатки банды снялись с места. Полярная темень тотчас поглотила каянцев, но Букин выждал, пока не стихнут последние звуки, и лишь потом поднялся.
— Вставай, Тимша. Ушли оне. Теперя наш черед бегать!
Шабанов стиснул зубы, чтобы не взвыть от терзавшей промерзшее тело боли. В суставах скрежетали ледяные кристаллы, тысячи острых игл пронзали мышцы. Букин, успевший приволочь оставленные за деревьями лыжи, нетерпеливо переминался. Челюсть лопаря мерно ходила, перемалывая все ту же вяленую треску. На заедку лопарь бросил в рот
Сергей рискнул отлепиться от надежной уютной сосны, вбил валенки в ременные петли калг.
— Поешь? — спросил Букин, достав из-за пазухи согретый теплом тела кусок лепешки. — От самой Колы берег, знал что пригодится…
Сергей отрицательно помотал головой.
— Вылле отдашь, — прохрипел он. — Ей нужнее будет…
Они задержались у тел замерзших монахов. Ненадолго Сергей поклонился и неумело осенил себя крестом.
Холод сдался на шестом часу бега. На смену ему в тело вошла запредельная усталость. Хриплое дыхание разрывало легкие, перед глазами, загораживая и без того скрытый во тьме лес, плыли разноцветные пятна. Приклад самострела неустанно колотил в поясницу, норовя, если уж поблизости нет врага, самолично убить хозяина. Сергей не выдержал, перевесил на грудь — так хоть локтем прижать можно.
Верста за верстой… Мысль о идущем удобными распадками Весайнене, вызывала изжогу. Каянцу не приходится, продираться сквозь густые осинники, не приходится штурмовать крутые подъемы и тем более, рискуя переломать кости, скатываться с вершин… Много чего не приходится.
— Пекка дурак, — успевал поделиться соображениями отвратительно бодрый лопарь. — Засаду оставил — догоняльщиков стрелять. Пускай — зачем нам лишние каянцы, а?
И откуда в худосочном лопаре столько сил? Двужильный он что ли? Сергей не отвечал — берег дыхание, но Букину хватало и молчаливой поддержки.
— Я здесь каждый камень знаю — ране наша земля-то была, праудедки мои здесь олешек водили. Я малой был, с дедом ходил, однако все помню. Есть впереди одно старое кинтище негде боле Пекке становиться-то. Там и ждать будем.
— Твоими бы устами, да медок наворачивать, — не выдержав буркнул Сергей.
Федор то ли не расслышал, то ли не понял, но продолжал толковать о своем:
— Ты не думай, в снегу мерзнуть не придется: как договорено, на сосне сидеть будешь. Главно дело — лезть осторожно, чтоб снег не осыпать. Больше как под той сосной негде куваксы ставить — везде покато. Так ты сиди и жди, пока я Пекку за собой не уведу.
«Уведет он… или совсем не понимает, что взбешенные ватажники душу дьяволу продадут, лишь бы его убить. Забубенная головушка, наш Букин! И откуда такие берутся?»
Впереди под тонкой коркой льда показался крутой бок валуна. Сергей бросил тело вправо, протиснувшись меж камнем и сосновым стволом. По левую сторону валуна мелькнул обрыв с голодными зубами скальных обломков у подножия.
«Если когда-нибудь в Мурманск вернусь — всех экстремалов умою. Им, ковырялкам городским, такие трассы в страшном сне не снились… а не вернусь, все равно хвастаться буду Вылле ахать станет и ладошки к щекам прижимать…»
Безумная гонка закончилась вблизи тихой, укрытой от лютых ветров поляны. Редкие снежные вихрики перелетали каменистый склон, старательно заметали следы. Чуть ниже, за высокой россыпью камней, отколотых временем от материнской скалы, пряталась неширокая речушка.
«Сюда бы летом, — машинально подумал Сергей. — Форельку подергать, хариуса…»
Окрик Букина вернул к реальности:
— Не лезь на кинтище. Следы оставишь — конец нам!
Сергей замер и выругался — еще чуть, и вылетел бы прямо к центру поляны, где косо торчал вкопанный корнями вверх тесаный еловый ствол.
— Кинемур это, котлово дерево, — пояснил Букин. — Праудедки котел вешали, огонь под ним разводили, мясо варили. Ба-альшой котел был — всем мяса хватало, оставалось даже!
Федор улыбнулся детским воспоминаниям, облизнулся… но тут же посерьезнел. Глаза яростно сузились.
— Ушли праудедки — равки завелись. Пекка свой котел вешать хочет. Пусть Хийси его самого на кинемур повесит!
Им еще достало времени спокойно поесть, затем Федор подвел Сергея к старой сосне, раскинувшей над поляной густые ветви.
— Вставай, однако, — сказал Букин подставляя ладони. — Поднимать тебя буду!
Сергей недоверчиво покосился на щуплые плечи лопаря, затем прикинул расстояние до нижней ветви… и кивнул.
Вскарабкаться оказалось нетрудно — толстые ветви создали естественную лестницу, а снег на них успел слежаться хоть танцы затевай.
Шабанов было усмехнулся дурацкой идее… но мелькнувшие вдалеке огоньки вмиг расправились с призраком веселья.
На всякий случай Сергей потер глаза — мало ли что привидится после целого дня изматывающего бега, — огоньки не исчезли.
— Федор, уходи! Я их вижу! — вполголоса крикнул Сергей. Букин кивнул и пошел к опушке, заметая следы срубленной еловой лапой. Услужливая поземка бежала за ним по пятам, неутомимо выравнивая малейшие огрехи.
Лопарь не ошибся. Отряд втянулся на поляну. Медленно, из последних сил, как смертельно раненый зверь. Ватажники шли сгорбившись, некоторые опирались на борта саней, упряжные олени походили на обросшие клочковатой шерстью скелеты.
Лишь один человек не выказывал ни малейших признаков усталости, широкий упругий шаг то выносил его в голову отряда, чтобы указать путь, то уводил назад — туда, где свирепствовали подгонявшие монахов надсмотрщики.
Голос по-прежнему звенел яростной сталью, а мышцы бугрились нерастраченной мощью. Для него не существовало ничего, кроме неутолимой жажды мести. Кровная месть—verikosto согревала и кормила, изгоняла из тела усталость, заменяла сон.
Пекка Юхо Весайнен возвращался из набега.
«Выпендриваешься? Давай, давай… пока время есть.»
Словно услышав полную ненависти мысль, Весайнен резко повернулся. Зло прищуренные глаза вперлись в укрывшую Сергея сосну, висевший за спиной финна арбалет прыгнул в руку…