Нью-Йорк
Шрифт:
– Может быть, Чарли, тебе нужна помощь? – спросил Мастер.
– Разве что дом найдется, – печально ответил Чарли. – Мой-то сгорел.
– Приходи завтра, – спокойно предложил ему Мастер. – Попробуем что-нибудь придумать.
На следующий день Чарли стал владельцем дома на Мейден-лейн. И Абигейл постаралась, чтобы дом хорошо обставили, принесла фарфоровую и стеклянную посуду, какие Чарли и не снились.
Абигейл молча горевала по Грею Альбиону, но прошло много месяцев, и боль начала отступать. Ей пришлось осознать, что мужей и отцов лишились многие.
– Позвольте представить графа де Шабли, моего собрата по оружию из французской армии.
Молодой француз, аккуратный, одетый с иголочки, был очень приятным. Он приходил в восторг не только от Нью-Йорка, но и от всего мира вокруг. Его английский хромал, но объясниться он мог. И к концу дня Абигейл была вынуждена признать, что совершенно им очарована.
– Твой товарищ так мил, что трудно представить его в бою, – заметила она Джеймсу, когда они остались наедине.
– Это просто аристократические манеры, – ответил тот. – Лафайет такой же. Шабли отважен как лев.
Они остались на два дня, и к концу этого времени Абигейл поймала себя на том, что сожалеет о скором отплытии графа во Францию.
Однако во время этого визита она оценила и деловую хватку отца. В первый же день после обеда, когда граф удалился к себе и они остались в гостиной, Джеймс вынул какую-то бумагу и протянул отцу:
– Я решил, что ты заинтересуешься.
Это было письмо Вашингтона патриоту-губернатору провинции Нью-Йорк.
Мой дорогой сэр, насколько я понял, Вы конфисковали угодья Джона Мастера, тори из Нью-Йорка. Я буду крайне обязан, если Вы передадите эти земли полковнику Джеймсу Мастеру, которому они причитаются по наследству и который все эти долгие годы с самого начала и до конца верой и правдой служил нашему общему делу.
Отец улыбнулся:
– Я вижу, ты уже полковник. Мои поздравления.
– Спасибо, отец. Но боюсь, от письма Вашингтона мало толку. Фермы уже проданы, и мне придется чертовски потрудиться, чтобы их вернуть.
– В таком случае я тебе кое-что покажу.
Он встал из-за стола, вышел и через пару минут вернулся с пачкой бумаг, которые вручил сыну. Джеймс удивленно уставился на них:
– Отец, это же деньги патриотов.
– Точнее, векселя, выданные вашим конгрессом. Для выкупа по номинальной стоимости, то есть если конгресс сумеет их выкупить. Ты и сам знаешь, что эти бумаги обесценивались на протяжении нескольких лет. Я начал скупать их вскоре после Йорктауна – по пенсу. Правда, думаю, конгресс не примет их по полной стоимости в уплату за землю, конфискованную у лоялиста.
– Да тут небольшое состояние! – воскликнул Джеймс.
– Похоже, мы закончим войну, имея намного больше земли, чем в ее начале, – сказал довольный Мастер и повернулся к Абигейл. – Эбби, ты скупала фарфоровую и стеклянную посуду. Я – долговые обязательства. Это одна и та же игра. Риск был велик, а цена соответственно невысока. И у меня, разумеется, были отложены на это средства.
Но купец было доволен собой не только в связи с этими сделками. На следующий день после отъезда Джеймса и
– Я обратил внимание, Эбби, что граф де Шабли был весьма любезен с тобой.
– Неужели это было так заметно, папа? Надеюсь, я не опозорилась.
– Вовсе нет. Но отец-то поймет, сама знаешь. И я был очень рад, Эбби.
– Чему, папа?
– Скоро будет два года, как умер Альбион, – сказал он мягко. – Ты, как положено, оплакала его. Но пора начать новую жизнь.
И она поняла, что это правда.
Лето 1883 года повернуло на осень, и стало ясно, что британцам придется покинуть город. Но британский главнокомандующий уперся: «Мы уйдем только после отъезда всех лоялистов, которые хотят уехать».
А те уезжали тысячами. Ньюйоркцы в том числе, но большинство было из лоялистов, которые находились в городе проездом из других краев. Кто-то плыл в Англию, основная масса – в Канаду. Проезд оплачивало британское правительство.
И были еще недавние рабы, которых освободили британцы. Они тоже уезжали, хотя и по иной причине: бежали от своих хозяев-патриотов. Не проходило и дня, чтобы Абигейл не услышала о том, что некий патриот вернулся в город и рыщет по улицам и причалам в поисках своих невольников.
– Вашингтон выразился об этом предельно ясно, – заметил Мастер. – Он говорит, что каждый имеет право притязать на свое имущество, но британцы считают, что это несправедливо. Так или иначе, бедолаги скорее замерзнут в Новой Шотландии, чем снова станут рабами.
Однако об одном рабе так и не было никаких известий. Понадобилось время, но Мастер наконец узнал о судьбе своих исчезнувших французских трофеев.
– Корабль снова принадлежит Франции и обретается на Карибах. Но о Соломоне ничего не известно. Понятно только, что его нет на борту. – Гудзону он пообещал: – Я все еще продолжаю поиски. Его запросто могли продать, но мы не должны терять надежду. – Абигейл он признался: – Если найду его, то выкуплю ради Гудзона и дам ему вольную. Но похоже, шансы невелики.
В начале октября пришло письмо от Ванессы. Оно, как обычно, адресовалось Джону Мастеру. В своей решительной манере она сообщила, что покидает Лондон и уезжает во Францию. Причин не указала. Она выразила сожаление, что не сумела выбраться в Нью-Йорк и повидаться с Уэстоном, а также традиционную благодарность за то, что он находится в надежных руках. Но был еще постскриптум, от которого Мастер издал удивленный возглас.
Последняя лондонская новость: на прошлой неделе женился Грей Альбион.
Абигейл разыскала брата в Вест-Пойнте, куда ее отвез Гудзон. Она направилась прямиком к укреплениям, где обнаружила Джеймса и протянула ему письмо.
Читая о намерениях жены покинуть Лондон и ее слова о сыне, Джеймс оставался серьезным, но бесстрастным. Когда он дошел до постскриптума, Абигейл вперилась в него взглядом. Он вздрогнул. Затем нахмурился и перечитал. Но он не взглянул на нее. Он упрямо смотрел за Гудзон.
– Мне доложили, что он мертв, – безжизненным тоном произнес Джеймс.