Нью-Йорк

Резерфорд Эдвард

Сальваторе навсегда запомнил слова Анны. Он исправно присматривал за Анджело и совершенно не тяготился этой обязанностью. Он любил братишку. После смерти Анны он начал показывать ему мир. Когда Карузо только прибыли в Нью-Йорк, метро доходило лишь до Гарлема, но за последующие двадцать лет протянулось в Бронкс и дальше, через Бруклин вглубь Куинса. Проезд стоил всего пять центов, куда бы ни ехали. Иногда они с Анджело заезжали в растущие пригороды только затем, чтобы сказать, что побывали там.

Сальваторе водил Анджело и на бейсбол. За янки играл Малыш Рут, и нью-йоркский бейсбол был захватывающим зрелищем. Благодаря Паоло, который где-то раздобыл билеты,

они сходили на стадион «Поло Граундс» и посмотрели бой Джека Демпси с Луисом Фирпо, Бешеным Быком из Пампасов. Это было достопамятное событие – Демпси отделали по полной, прежде чем он собрался с силами и победил.

Но больше всего Анджело любил кино. Билеты стоили недорого. Они смотрели «Кейстоунских копов» и Чарли Чаплина, который осел в Америке и сменил театральные подмостки на экран. Они снова и снова ходили на великие фильмы Д. У. Гриффита. Как только тапер начинал играть, лицо Анджело делалось вдохновенным и он забывал все на свете. Вдобавок он обладал поразительной памятью и мог перечислить все фильмы с его любимыми актерами, а также факты их творческой и жизненной биографии, да так, как иные сверстники не умели вспомнить бейсбольный счет. С особым рвением он следил за карьерой Мэри Пикфорд и Лилиан Гиш.

Однако звезды эти, похоже, были единственными женщинами в жизни Анджело. Сальваторе с удовольствием встречался с девушками и думал, что рано или поздно женится, но нужно подкопить деньжат. Пока же он раз в неделю навещал старый злачный квартал неподалеку от Бродвея в районе Тридцатых улиц. В Маленькой Италии было полно проституток, но он предпочитал не афишировать эту часть своей жизни. Дядя Луиджи знал о его похождениях и постоянно советовал быть осторожнее. «Ты знаешь, что на войне было так туго с резинками, что почти три четверти наших ребят подцепили заразу?» Он даже подсказал, где разжиться дефицитным латексом. Сальваторе принял меры предосторожности. Дяде же он сказал, поведя плечом: «Шлюхи стоят денег, но это лучше, чем свихнуться».

Сальваторе не понимал, почему Анджело так мало общается с женщинами. Возможно, он был слишком робок. Сальваторе счел своим долгом что-нибудь предпринять, но дядя Луиджи посоветовал оставить брата в покое.

Дядю Луиджи волновал не досуг, а трудовая деятельность Анджело. Когда Сальваторе стал каменщиком, Анджело спокойно примкнул к нему. Была ли причина в гирях, с которыми он продолжал упражняться, или же нет, но Анджело превратился в довольно жилистого юношу, которому легко давался физический труд.

– Но он не должен класть кирпичи! – возмущался дядя Луиджи. – У него талант!

Возможно, дядя Луиджи и отказался от глупой мечты, перестав прочить Анджело карьеру архитектора, но юноша мог стать еще много кем – маляром, оформителем, кем угодно, только бы воспользовался Божьим даром. Складывалось, правда, впечатление, что Анджело предпочитал работать с братом. Но рисовать он не бросил. Сальваторе шел после ужина в бар, а Анджело оставался за столом с книгой, но чаще – за рисованием. И в эти минуты его юное лицо становилось предельно сосредоточенным. Иногда, возвратившись домой пораньше, Сальваторе минутами стоял за спиной Анджело, прежде чем тот осознавал его присутствие. Дядя Луиджи поместил несколько рисунков в рамку и продал посетителям ресторана. Но его попытки убедить Анджело рисовать на заказ пока ни к чему не привели.

– Мне платят за укладку кирпичей, – улыбался тот, – а после я рисую, что хочу.

Работы, по крайней мере, хватало. Возможно, это война заставила Америку остерегаться чужаков – Сальваторе точно

не знал, – но правительство ввело иммиграционные квоты. Если не брать в расчет множества чернокожих, прибывших с Юга, то приток иммигрантов в Нью-Йорк превратился в тоненький ручеек. Город тем временем был на подъеме. Зарплаты были приличные и продолжали расти.

Прошли годы. К 1925 году Сальваторе скопил достаточно, чтобы задуматься о женитьбе.

Холодным декабрьским днем он шел по Шестой авеню и повстречал Паоло. Брат в двубортном пальто и котелке выглядел круто. Его можно было принять за банкира. Или за гангстера. Он явно удивился при виде Сальваторе, но осклабился в улыбке.

– Ты выбрал правильное место для встречи, малыш, – сказал он. – Зайди и покушай.

Клуб «Фронтон» занимал цокольный этаж квартала к западу от Вашингтон-сквер возле Шестой авеню. Его содержали молодой Джек Криндлер и Чарли Бернс. Это был один из лучших спикизи-баров [65] в городе. Сальваторе заметил, что, как только Паоло приблизил физиономию к замочной скважине, через которую опознавали клиентов, дверь немедленно распахнулась, и Паоло приветствовали по имени.

65

Нелегальные питейные заведения или клубы, в которых подавались крепкие алкогольные напитки во времена сухого закона (1920–1933) в США.

«Фронтон» представлял собой просторный подвал, и его большая часть была заставлена столиками с белыми скатертями. С одной стороны была барная стойка, а на стенах висели изображения Дикого Запада. Заведение уже заполнялось, наступило время ланча, и Сальваторе обратил внимание на пару хорошо знакомых лиц. Но Паоло сразу выделили столик. Они заказали по стейку; пока ждали, им подали ирландский виски. Сальваторе сказал, что Паоло отлично выглядит, и тот, улыбнувшись, поднял стакан:

– Выпьем, братец, за «Сухой закон». Он здорово мне помог.

В 1920 году, когда движение за трезвость восторжествовало и восемнадцатая поправка к Конституции запретила торговлю «ядовитыми жидкостями», облик Америки мог измениться. Но люди, естественно, не перестали пить. Закон законом, но миллионы в него не верили. Респектабельные рестораны шли на хитрости: в бульонной чашке, например, могло оказаться спиртное. А в таких городах, как Нью-Йорк, расплодились спикизи-бары, куда регулярно наведывалась полиция, но баров от этого меньше не становилось. И как бывает всегда, когда людям запрещают что-то им нужное, «Сухой закон» породил огромный и доходный рынок, где цены на нелегальный алкоголь диктовались спросом. Бутлегеры-воротилы вроде Ротштайна, Уокси Гордона, Фрэнка Костелло, Большого Билла Дуайера и Счастливчика Лучано делали целые состояния. Сальваторе давно гадал, не занялся ли брат бутлегерством. Теперь Паоло снизошел до признания.

Они поболтали о домашних. Паоло спросил Сальваторе о личной жизни и после сказал:

– Могу подогнать тебе первоклассную девчонку, то есть из лучших. Задаром, – усмехнулся он. – Она нам должна. Хочешь отведать?

– Я подумаю, – ответил Сальваторе, но он не хотел связываться с дружками Паоло, и оба это знали. – Может, найду красивую и женюсь.

– Bene. Bene. – Паоло выглядел довольным. – На свадьбу-то пригласишь?

– Конечно. Как же брату не быть на моей свадьбе?

Затем они поговорили об Анджело и неуемном желании дяди Луиджи устроить его жизнь.