Нюрнбергский процесс глазами психолога
Шрифт:
В перерыве Кейтель снова стал уверять меня, что Гитлер и словом не обмолвился ни о каких гарантиях, обещанных Польше Англией и Францией. Я спросил Риббентропа, почему генштаб оставался в неведении относительно внешнеполитической ситуации, явно указывавшей на возможность развязывания новой войны. Риббентроп, повернувшись к Кейтелю, пробурчал вопрос:
— Война была ведь объявлена 1 сентября. Может, вы просто что-то упустили?
Очень занятно было наблюдать, как бывший министр иностранных дел вместе с бывшим начальником генштаба ОКВ разыгрывают неведение.
— Мне кажется, вы придерживались
Кейтель заявил, что Гитлер единолично принимал решение о начале польской кампании, а позже взял на себя и командование всеми вооруженными силами. (После ухода Браухича в декабре 1941 года.)
— Гитлер имел над нами власть и не упускал случая лишний раз напомнить нам об этом. И никогда ни в чем перед нами не отчитывался.
— Как мог он принять решение, сопряженное с таким политическим риском, да и в военном отношении риск был ничуть не меньшим, если, как утверждает Йодль, ваша армия было совершенно не готова к ведению войны в Европе?
— Мы никогда всерьез не верили, что французы ввяжутся в драку, — ответил Кейтель. — С какой стати нам было в это верить? Они вели себя вполне прилично, хотя все же выставили у линии Мажино парочку своих дивизий. Все выглядело так, будто французам просто лень воевать. Да и нам это было, в общем, тоже ни к чему. Я ни на минуту не сомневался, что обе стороны отчаянно блефуют и что, в конце концов, Гитлер получит все, чтопожсласт.
Далее Йодль признал, что в июле 1940 года имел с Гитлером беседу, на которой обсуждалась возможность войны с Россией. Гитлер тогда поинтересовался мнением Йодля на тот счет, следует ли им быть готовыми к отражению возможного удара русских осенью того же года. Гитлер приказал ему тщательно изучить все стратегические возможности на Востоке и, если потребуется, внести соответствующие улучшения. В Польшу были переброшены две дивизии с приказом быть готовыми «к обороне подступов к румынским нефтяным скважинам».
Гитлер был убежден, что Россия уже очень скоро доставит им массу хлопот или даже нападет на Германию, а Англия постарается вдохновить ее на это. Участились инциденты на демаркационной линии Польша — Россия. Стали поступать сообщения о концентрации советских войск вблизи границы с Польшей. Йодль заявил, что ему никогда не приходило в голову, что Гитлер станет нападать на Россию, не имея серьезных на то оснований. И все же вопреки всем рекомендациям он настоял на этом. В феврале 1941 года советских войск у границы стало столько, что Гитлер готов был напасть на Россию чуть ли не 1 апреля. Разумеется, это была «превентивная война».
Обеденный перерыв. Дёниц вместе с Герингом выразили удовлетворение защитительной речью Йодля. Дёниц был доволен прежде всего потому, что в выступлении Йодля прозвучала мысль о том, что в развязывании войны целиком и полностью виноваты эти политиканы, а солдатам ничего не оставалось, как исполнять приказы.
— Лучше, чем он, о германской внешней политике и не скажешь — это же просто приговор им веем! — возмущался Шахт за обедом. — Развязать войну! Вы это слышали? И при этом утверждать, что мы, мол, с какой-то жалкой парой дивизий ввязались в эту войну, а йотом этот наглый блеф
Папену в присутствии Дёница приходилось выбирать выражения, высказывая свою точку зрения. Покачав головой, он заявил, что был крайне удивлен и даже поражен, что союзные державы позволили Гитлеру так долго водить себя за нос. Я уже раскрыл было рот, чтобы ввернуть вопрос о том, почему же германские дипломаты позволили водить себя за нос, но Папен, почувствовав это, скоренько перевел разговор на другую тему, начав пересказывать нам события дня.
Послеобеденное заседание.
В ходе послеобеденного заседания Йодль стал отрицать факт наличия каких-либо потайных устремлений и задних мыслей. В 1939 году существовал лишь план нападения на Польшу и войны с ней. Сначала никаких намерений оккупировать Норвегию или Голландию у Германии не было, военная необходимость в этом обозначилась лишь позже. Далее Йодль сообщил, что генералы фон Рунштедт и Роммель еще в 1944 году пытались склонить Гитлера заключить мир, поскольку было ясно, что война проиграна. Того же мнения придерживалась и часть генералитета. Однако Гитлер от своего решения вести войну до горького конца отказываться не собирался.
Тюрьма. Вечер
Камера Йодля. Вечер мы с Йодлем посвятили обсуждению деталей его защиты. Он сожалел, что ему так и не дали высказать мнение о «военном гении» Гитлера. В этом вопросе у них с Кейтелем существовали расхождения принципиального порядка, хотя Йодль был немало удивлен тем, что Гитлер безошибочно предугадал успех кампании на Западном фронте.
Он повторил, что не сомневался в том, что Гитлер не решится начать войну, помня о гарантиях, выданных Польше Англией.
— Можете быть уверены — мы, генералы, этой войны не хотели. Мы, ветераны Первой мировой, досыта этого нахлебались. Узнав о гарантиях англичан, я понял, что вопрос решен и что Гитлер, предвидя новую мировую войну, никогда не отважится помериться с ними силами. Поверьте, что у нас, у генералов, вытянулись лица, когда мы узнали об объявлении войны.
— Вы хотите тем самым сказать, что только Гитлер, он один, стремился к войне и мог ее начать, а его генералы готовы были забастовать из-за этого?
Перестав жевать, Йодль жестко и назидательно произнес:
— В этом нет и не может быть ни малейшего сомнения! В этом смысле воля Гитлера решала все! Могу лишь предположить, что он был одержим этой идеей, а все эти переговоры предпринимались лишь к тому, чтобы ввести всех в заблуждение. Точно утверждать не берусь, но все говорит именно за это. Кто знает, что творилось у него в голове.
Йодль желал создать впечатление, что ему внушили, что все военные приготовления имели лишь одну цель — ввести всех в заблуждение. И все же казалось, он уразумел, что политические переговоры на самом деле были блефом и что Гитлер водил генералов за нос.