NZ /набор землянина/
Шрифт:
— Гюль, давай спустимся, сядем и спокойно обсудим, как тебе поскорее найтись.
— Взрослое трудоспособное существо, чьи данные не включены в базу, имеет право на час утилизации окислителя, — вмешался Вася. — Затем оно либо выдворяется в габ-центр для дальнейшего разбирательства, либо получает новый код и направляется для найма по списку имеющихся запросов. — Он помолчал и добавил: — Я предупредил. Еще есть десятая доля часа на принятие решения.
— Имя у тебя есть? — заторопилась я.
— Нет, — тихо и обреченно выдохнула Гюль и взгляд её снова стал пустыней. —
— Вася, у неё тип метаболизма со мной совместим?
— Подтверждаю.
— Гюль, я приглашаю тебя в гости до выяснения нашего дела, — улыбнулась я. — Я же габбер и имею право на гостей.
— Бесплатно? — заморгала жертва галактического домостроя, упрямо глядя вниз.
— Совершенно. Не считая трепа и сказок. Ты сказки как — знаешь? В моем мире всякие Шахер-роскошные-зады могут травить до бесконечности про принцев и коварных джиннов.
— Петь умею, играю на любых инструментах, — заморгала она, торопясь стать полезной гостьей. — Только ваши божественные не должны звать, и я не смею смотреть на иных божественных. И еще…
— Договорились. Садись на габарита и поехали в гости.
Мы спускались молча. Эта роза звездных пустынь страдала и роняла слезы. Я просто думала, вследствие чего и попросила Васю доставить нас на запретный девятый уровень. Там я подняла на уши весь хренов инспекционный отдел и закатила скандал, требуя прямой канал на безымянного Тэя.
Думаю, красавчик так не икал с рождения. В электронной плоти проекции он явился хмуро-кривобокий от изжоги.
— Однако ты доставуча, Сима. Две минуты даю.
— Вот безымянная жертва семейного неравенства. Имени нет, ДНК вне базы, упакована, изволь оценить, как гусеница для спячки. Соответственно, примет опознания ноль. Оставлена тут по ошибке или по умыслу. Сейчас я пробую понять, как давно она пострадала за свою любовь. И кто счастливо отбыл под сплошным покровом ткани.
— Так, — из Тэя будто кинжал вынули, он бодро распрямился. Осмотрел паранджу — я не понимаю в терминах, тем более местных, вот и думаю знакомыми — и хмыкнул. — Дело ясное, туманность Гриба надо проверять, самый дальний от вас уголок. Там много особых укладов и сектантских закрытых мирков. Спроси о времени вне семьи.
— Гюль, как давно божественный удалился из виду?
— С вечера страдаю, — вздохнула она. — Вроде был отклик, он привел меня к балкону. Стало бессмысленно искать. Нет сил, нет света души его.
— Блин… поэзия, её налево. Тэй, с тебя пирожок. Как найдешь адрес божественного, дай знать. Тут человек сохнет. Отбой.
— Окислитель на время следствия мы выделим, — поморщился Тэй. — И стандартное питание. Сима, ты… как бы сказать-то… с немыслимой скоростью выбираешь гостей. Ты… — Он аж скрипнул зубами и отмахнулся. — А, сама разбирайся. Отбой. Я черкну Чаппе, что следует, и не впишу, что не следует.
С тем и сгинул. Умеет, гад, сделать важное лицо. У меня затрещало в извилинах. Что прямо сейчас сказал коварный генерал без имени? Что я дура. Краткий перевод кристально прозрачен, полный не поддается расшифровке. Ну и в сад его. Я помахала ручкой
При виде моих двух комнат у гостьи случился приступ икоты. От осознания, что одну отдают в пользование, добавился кашель. Чахлая роза. Её надо валерианочкой поливать три раза в день.
— Мы пребываем в прайде, — бормотала она, жалобно глядя на меня. — Только так, это суть жизни и чести.
За «прайд» не ручаюсь, но как-то я должна была воспринять это понятие? Вместе они ходят. Божественный впереди, аки лев. Толпень безымянных дур вослед ему, благоговея. Я спросила, какого фига продолжается почитание. Религия в основе, лев неутомим или еще что объективное. Кукла закатила глаза, одеревенела и попробовала рухнуть в обморок. Я успела подтолкнуть стул, и она отсиделась в шоке. Чуть погодя обмякла, принялась стенать и шептать, что божественный был и есть всегда, поколения сменяются, а верность превыше времени.
— И мозга, — буркнула я. — Внятно сопи: какие нафиг поколения? Вы ж выродились бы!
— Я улучшенный клон улучшенного клона модифицированного клона, — гордо сообщила Гюль. — И так последние пять сотен циклов. От основания прайда. Мы неразлучны и счастливы. — Она затравленно покосилась на меня, стараясь не поднимать взгляда. — Были. Здесь есть бассейн?
— Вертикальный, типа гроб с музыкой, — указала я на душ. — Гурчит, журчит и плюется… наверное. Осторожно, я в этот ящик еще не играла.
Она прошествовала в двухсекционный гроб… то есть душ. Царственно огляделась, барабаня украшениями на концах косичек по тесным стенкам. Высунулась из помоечного отдела в разоблачатель, брезгливо кривя безупречные брови, почти скрытые тканью платка. Указала пальчиком на стену.
— Чистка. Хорошо, надо готовиться. Всегда готовиться к вниманию божественного.
— Пионеры-маньяки, блин, — отчаялась я. — Боров жил, боров жив, боров будет жить. Прости, это я мантру пою. Не слушай.
Таких гостей нам не надо. Но слово не воробей, а генерал сволочь два раза. Мог бы этой двинутой клоно-кукле выделить отдельную упаковочную коробку с лентами и бантиком, пусть бы там лежала и ждала божественного, попахивая розами и формалином.
Она прикрыла дверь. Долго шуршала шмотками, затем стукнула второй дверью и включила подачу воды. Я притаилась возле кухни. Если сейчас будет визг ошпаренности или вой отмороженности — не удивлюсь. Увы, тихо. Душ меня разочаровал.
От переживаний зачесалась шея. Я вспомнила, что хожу в форме безвылазно и не знаю даже, как она снимается. А душ-то безопасен, и чистка сейчас уродует чужие шмотки, выну их — буду знать, уцелеют ли мои. Это важно: тут до полного износа ничего не списывают. Пожеванная форма в дырочку будет еще годна, клянусь Чаппой и его квиппой.