О богах, шакалах и детях
Шрифт:
— Что?! — в ужасе выкрикивает Гхан вместо приветствия, и я уже безо всякого дара предсказания знаю, что он скажет дальше. — Обратно привезли?!
Азамат хохочет и приобнимает смущённого Кира за плечи.
— Не-ет, ещё чего! Этого я, раз нашедши, не отдам. Нет, мы тут просто проведать вас решили, посмотреть, как вам живётся при новом порядке, гостинцев привезли…
Лицо Гхана меняется нарочито, как в мультике, из удивлённого в напуганное, и в итоге замирает с выражением едва примаскированной паники.
— В смысле,
— И это тоже, — невозмутимо басит Азамат. — Я же должен следить, на что уходит бюджетное финансирование.
Меж тем, дети, обступившие нас, в отличие от Гхана, услышали про гостинцы и зашептались. Они более-менее всех возрастов, самых маленьких старшие держат на руках. Одеты они странно: поверх лохмотьев навроде тех, что были на Кире, напялены яркие новые куртки и утеплённые штаны, многие не застёгнутые и с болтающимися бирками. Обувь на всех старая, жуткая и залатанная. Кир, сам в своей кислотной куртке, обменивается с несколькими из старших кривыми улыбками. Ему явно неуютно среди бывших однокашников теперь, когда он чей-то, а остальные по-прежнему ничьи.
— Вот, видите, зимнюю одежду закупили, — поспешно отчитывается Гхан. — И провизию кое-какую… Изволите откушать? Вы уж простите, Ахмад-хон, прошлый раз-то я вас не признал…
— Откушать у нас с собой, — прерывает Азамат. — Да что мы тут на улице стоим, пойдёмте в дом побеседуем?
— Э-э, там… дымно… — мнётся Гхан. — Печка топится…
— Отчего ж дымно-то? — удивляется Азамат.
Гхан нервно жуёт губу и молчит, так что Кир объясняет за него.
— Там пол просел, и у печки труба до потолка не достаёт, вот и дымит.
— Так вам надо ремонтников вызывать, — кивает Азамат.
— Да, обязательно, вот, найти бы только честных людей…
Гхан продолжает лепетать о сомнительности нравов худульских строителей, а я замечаю, что Алтонгирел как-то настороженно вертит головой.
— Ты чего? — пихаю я его.
— Тут кто-то есть, — угрюмо шепчет он в ответ.
— Тут около сотни человек, — замечаю я.
Он только отмахивается и продолжает нервно рассматривать окружающий пейзаж, только что ушами не шевелит.
Кир тем временем решает проявить себя как организатора и обращается к старшим:
— Ребят, давайте хоть костерок разведём, там у кострища сесть можно, им же надо где-то поговорить… — Он кивает на Азамата с Гханом.
— Чё, самый главный тут теперь? — цедит невысокий мальчик с разбитой губой.
— Нет, — пожимает плечами Кир, — куда уж мне. А мясо мы можем и с собой увезти, раз тут жарить не на чем.
Его расчёт оправдывается — при слове "мясо" парень сглатывает и решает отложить выяснение отношений на потом.
— Слышь, Чубарый, давай костёр разводить! — кричит он в сторону сараев.
Из ближайшего высовывается рыжий веснушчатый и сильно раскосый парень, видимо, детёныш горца. Видуха та ещё, я понимаю,
— Чой-то, — отзывается Чубарый, — дрова лишние завелись?
— Мясник мясо привёз, — с ухмылкой поясняет парень с разбитой губой. И оборачивается к Киру с победным видом. Кир поджимает губы и явно сдерживается, чтобы не врезать.
— Ты, Мухортик, дыру-то прикрой, я ведь и приласкать могу, — шипит он.
— Ой-ой! — пугается Мухортик и отходит на два шага, оттаскивая за рукава хихикающих товарищей. — Вот щас обещаное-то и сбудется!
— Заткнись, баран! — шёпотом рявкает Кир, оглядываясь на Азамата. Тот в нескольких шагах от нас занят разговором с Гханом и смотрит в другую сторону, ничего не замечая.
Я чувствую себя довольно неловко: в чём суть конфликта — не понятно, и вроде надо бы ребёнка поддержать, но и чтобы его не задразнили потом маменькиным сынком.
— Давайте только без драк, — хмуро требую я наконец. — Лучше наоборот, если кто приболел или ушибся, вставайте в очередь к унгуцу, я целительница, всех полечу.
— Чур я первый, у меня вот губа! — выкрикивает Мухортик (не знаю, правда, это имя или обзывательство), тыча пальцем в болячку.
— К унгуцу, — киваю я.
Мухортик только заносит ногу для спринта, как Кир хватает его за локоть.
— Стой. Первой пойдёт Зеленуха, мы ради неё сюда прилетели. Где она?
— О-о-о-о! — тянут несколько глоток. — Так ты любовницу свою спасать приехал?
Я морщусь, ожидая фонтан эмоций, но Кир реагирует на удивление спокойно: корчит рожу и переспрашивает:
— Так где?
— Не знаю, если до конюшни доползла, то там, а нет, так по дороге в снегу валяется, — пожимает плечами Мухортик.
— Все, кто лечиться, к унгуцу, — мрачно говорю я. — Младшие пойдут первыми.
Мой энтузиазм по поводу спасения несчастных сирот как-то улетучился.
Кир времени не теряет и уже скачет по глубокому снегу за угол, туда, где проходит кратчайший путь от дома к сараям. Я, неловко приподняв полы диля и шубы, хрупаю за ним. Исследовав дорожку, Кир исчезает за скрипучей дверью одного из сараев, и тут же снова высовывается оттуда.
— Здесь!
Я без энтузиазма протаптываю траншею в том направлении.
В сарае чудовищно воняет навозом, аж глаза слезятся. Проморгавшись в темноте, я различаю двух небольших и очень мохнатых лошадёнок и стог сена, у подножия которого светится Кирова кислотная куртка. Попытка дышать в этой газовой камере приводит только к приступу кашля.
— Тащи её в унгуц, — выдавливаю я. — Тут ничего не видно.
И выскакиваю на улицу дышать.
Кир появляется через минуту. Как истинный джентльмен, он отдал свою куртку даме, но на большее его не хватило: даму он несёт через плечо, как мешок с картошкой. Ладно, дольше будет жонглировать, он-то по снегу бегает быстро, это я плетусь.