О бывшем наемнике и взрослой женщине
Шрифт:
Я постарела за эти годы?
— Тебе не идет черный, Джу, — сказал он. — Шафрановый куда лучше.
Я… я хотела обидеться. Как смеет он говорить, что мне не идет, что я не красива сейчас? Любая женщина обидится на такое. Но шафрановое платье… он ведь помнит? Мое любимое, мне шили его еще в доме отца. Я была в этом платье, когда мы с Итаном встретились в первый раз. Оно действительно было бесподобно. И я в нем.
— Ты для этого меня позвал?
Он покачал головой.
— За вечер шесть человек подошли и намекнули, что вдова Сатоцци не сводит с меня глаз, — чуть кривовато усмехнулся… улыбка у него стала совсем чужой, злой, колючей. — Я хотел не замечать этого, но потом магистрат дружески похлопал меня по плечу, сказал: «Да иди уже, трахни ее, она вся течет. Говорят, горячая штучка».
Мне хватило буквально мгновения, чтобы подскочить к нему и залепить пощечину. Со всей дури, до ломоты в плече, до отбитых пальцев. Он не попытался остановить меня или защититься, хотя мог бы, несомненно. Но он позволил ударить и тут же, схватив за плечи, развернул, прижав меня к стене.
— Как ты смеешь?! — выдохнула я.
Ухмылка Итана стала шире, он был вполне доволен собой. Красный след от моей ладони на его щеке.
— И, правда, горячая, — его дыхание на моем лбу. — Не остыла за столько лет жизни с этим мороженым ублюдком.
— Не смей! Альдаро любил меня!
Я готова была ненавидеть Итана сейчас, действительно страшно ненавидеть за все, за эти слова, за то, что я столько лет думала о нем, а он при встрече — вот так, грязно, с первых же слов. Но его близость сводила меня с ума, и ноги подкашивались. Сложно желать кого-то и ненавидеть одновременно.
— Любил? Я не понимаю такую любовь, — его ноздри гневно подрагивали, словно и не было этих лет, словно Альдаро еще жив и я... словно еще не поздно что-то изменить. — Я не понимаю, как можно любить женщину… — его голос чуть сел, став хриплым, — любить и спокойно стоять у окна, глядя, как ее хотят изнасиловать и убить прямо у твоих дверей. Это больше, чем трусость.
Сквозь зубы. И ярость в его глазах. Ярость, которую он всеми силами пытался задавить. Столько лет… Непостижимо.
— Тану… ты все еще ревнуешь?
Он зажмурился, почти отпустил меня. Наверно, сейчас, если бы хотела, я могла бы вырваться из его рук. Но нет, ревность — это не совсем то.
— Я рад, что он сдох, — сказал Итан тихо.
И все. Я так ждала продолжения, даже дыхание затаила. Что-то вроде: «теперь ты снова будешь моей». Но нет. Он не сказал. Не хотел. Я бы тоже не хотела на его месте, не смогла бы простить.
Не уверена, что сама хотела этого. Обжечься второй раз? Нет. Точно не хотела.
— Отпусти, — сказала я.
Хватит. Не стоит ворошить прошлое. Мы расстались шестнадцать лет назад, не рассчитывая встретиться.
И были женаты четыре года. Этого достаточно, чтобы понять — мы слишком разные, и вместе у нас ничего не может быть. Не выйдет.
Он втянул носом воздух, словно собираясь…
— Отпустить? — спросил так скептически, почти с сарказмом. — Ты действительно хочешь, чтобы я тебя отпустил? И что будешь делать?
Я дернулась. Хотелось ударить его снова. Слишком однозначный намек. Я не гулящая девка, чтобы со мной так!
Но отпускать он не думал, только еще теснее прижал к стене.
— А ты собирался послушаться совета магистрата? — я поняла, что у меня тоже садится голос, и так томительно-хорошо, хотелось застонать и обнять его. Он, конечно, видел все это. Да и к хугам все! Мне нет никакого смысла изображать праведницу, Итан слишком хорошо меня знает. Пусть. Почему бы не сделать это?
Он держал меня за плечи, но мои руки свободны…
— Вообще-то собирался, — еще шире ухмыльнулся он. — А ты разве не за этим сюда пришла? Стоило только намекнуть, и прибежала.
— Я думала, ты хочешь поговорить.
— Да? И о чем же? — теперь сарказм совершенно явный. Впрочем, оправданный, я уже влезла руками Итану под сюртук. Он даже чуть отстранился, давая мне возможность расстегнуть пуговицы.
— Можешь рассказать, как стал генералом, — предложила я. — И я тоже расскажу тебе… что-нибудь.
— Что-нибудь? — он фыркнул, чуть прикрыв глаза. — Что-то мне подсказывает, тебя, как и раньше, интересуют совсем не разговоры.
Все, что было когда-то хорошего между нами — было в постели. С разговорами никогда не клеилось, нам не о чем было говорить.
— И разговоры тоже, — шепнула я, поглаживая его спину, прижимая его к себе. — Наверно, я старею.
— Да неужели? — он тихо засмеялся. — Ты ничуть не изменилась.
И что-то такое скользнуло в его голосе. Или мне показалось? Но даже за этот легкий намек я была благодарна, слишком часто в последнее время говорят, что моя жизнь подходит к концу, все уже поздно и надо достойно... едва ли не встретить старость. Нет. Хочу еще хоть раз почувствовать себя молодой, с Итаном это так легко.
Я потянулась к нему, пытаясь поцеловать. Но он лишь качнул головой, не захотел поцелуев. Не попытался даже немного наклониться ко мне, наоборот, выпрямился, и не достать, он выше на целую голову. Поджал губы.
— К хугам разговоры! — выплюнул сквозь зубы.
Лишком личное? Плевать. Я никогда не была сентиментальна.
Он расстегнул штаны и резко, одним движением задрал на мне платье. Я и опомниться не успела, вскрикнула. Слишком быстро. Итан зажал мне ладонью рот.
— Не кричи, тихо. Или хочешь, чтобы все сбежались сюда?
Не хочу. О, боги… Я вцепилась в него. Я уже чувствовала его в себе и хотела еще. Хотела кричать и стонать в голос, отдаваясь полностью этому чувству. Как же мне этого не хватало! И сама всем телом подалась к нему, еще глубже…
Я видела, как раздуваются его ноздри. Он толкнулся во мне, и еще раз, снова.
Я почти всхлипнула, кусая губы — не могу тихо. Плевать… не могу.
Одной рукой Итан зажимал мне рот, другой — держал меня, и раз за разом вжимал в стену еще крепче. Стена царапала спину… но это не важно. За все эти годы с Альдаро мне никогда не было так хорошо, как с ним. Итан понимал и чувствовал меня лучше, чем кто-либо другой, чувствовал, как мне нравится, даже без слов, знал про меня все. И я отлично знала его. И больше всего мне хотелось сейчас его раздеть, прижаться всем телом и больше не отпускать… до утра, как минимум. Но у нас совсем не было времени. Потому быстро, резко, почти больно. Но, Тэя Милосердная, как же хорошо!