О человеке и мироздании

Мы живём в эпоху, когда неизвестное стало известным, и бoльшая часть земных и небесных тайн разгадана. Мы покорили Эверест, посетили Луну, разбили атом на части, познали сложность пустоты Вселенной и нанесли на карты дно морей и твердь под нашими ногами и свет галактик над нашей головой.

Мы завершили кровавую поступь истории и пусть под страхом обоюдной смерти, ибо такова сила нашего оружия, что способно оно в одночасье погубить нас всех, но живем мирной жизнью. Мы овладели родной планетой, достигли беспредельного благоденствия, так что самый нищий из нас – богач в сравнении с царями прошлого. И продолжительность жизни нашей несравнима с возрастом наших предков.

Осталась последняя тайна и последний рубеж нашего неумолимого наступления – мы сами.

Прежде нам было не до себя. Сначала надо было выжить среди диких зверей, алчущих твоей крови, потом среди соплеменников, алчущих твоего труда. Стихии истории и природы не оставляли времени для раздумий, и

проще и понятней было одухотворить окружающий мир, перенести на него свою душу и жить в отраженном свете своего собственного «я», ибо так было легче.

Но силы, разбуженные нами, как лавина, несущаяся с гор, грозят поглотить наше тело, и в последнем пароксизме воли, перед тем как пасть в бездну биологической революции и стать неведомо чем, мы спрашиваем себя, что же это было – сам человек и его история.

Перед нами грандиозная задача. Нам придётся иметь дело с самым непостижимым творением природы. Мы должны подвергнуть сомнению мудрость веков, заново прочесть страницы прошлого и отринуть собственную гордость. Нам придётся найти и распознать свою вещественную суть и, исходя из нее, понять, что нас ждет, к чему следует быть готовым, от каких надежд надо избавиться и что в себе боготворить и холить.

Впервые вопрос о человеческой природе без ссылок на божественную суть прозвучал, насколько можно судить по летописям, в Древней Греции. Именно тогда началось изучение людского феномена. Платон с его визуальным определением человека, как живого существа, и Аристотель, приписавший этому животному общественный характер, по – прежнему главенствуют в нашем понимании себя. Главенствуют не в силу авторитета, не потому, что первые открытия, как первая любовь, и в зрелые годы держат в узде наши сердца, но в силу провозглашения очевидного. Нам никуда не уйти от того, что по Платону человек есть «… животное на двух ногах, лишённое перьев» [1] , пусть современное описание биологического вида Гомо сапиенс отличается от предложенного им. Нам также никуда не уйти от общественности и разумности человека, впервые высказанной Аристотелем [2] , потому что мы действительно таковы. И если с тех пор к последнему присовокуплено «… способное трудится» [3] , то добавление это пусть и позволило уточнить наше происхождение, но отнюдь не добавило ясности.

За прошедшие с тех пор две с половиной тысячи лет мы не так уж далеко продвинулись вперед в понимании себя. Эти годы, по крайней мере, для наиболее действенной – западной – философской мысли прошли в диспутах по поводу сложных сочетаний в человеке души и тела. Юм, Спиноза, Кант, Гегель и многие другие обращались к предмету «человек», но свет их мыслей постепенно гаснет, как гаснет свет покинутого путником костра. Мы еще помним эти имена, но крайне редко кто может вспомнить название их трудов, не говоря уже о сути их учений. Взращенные на христианских молитвах, на боговдохновенной человеческой душе – детище Платона – они искали в человеке бога и не находили его. Пришедшие им на смену Фрейд, Сартр, другие апеллировали к тем или иным человеческим качествам, абсолютизируя их, но человек наяву всегда оказывался и глубже и сложнее. И нарастающая в современной философии словесная эквилибристика и религиозная ностальгия в полной мере отражают беспомощность царицы наук.

Апофеозом практической философии, призванной избавить людской мир от бед, явилось марксистское учение – быть может, наиболее цельное из всех научных теорий на наш счет. Общественное было поставлено во главу угла К. Марксом, для которого человеческая суть была следствием, прежде всего, экономических условий жизни. Кометой, несущей свет и смерть, ворвалось оно в свое время в земную атмосферу и на долгие годы погрузило человечество в испытание и этой идеи, и самих людей. Триумф и трагедия этого учения за неимением места не могут стать предметом нашего рассмотрения, но главный его итог, имеющий непосредственное отношение к предмету разговора, стоит упомянуть.

В падении коммунистического общественного строя, которым буквально еще вчера жила добрая треть народов планеты, мы должны видеть не просто неудачу одной из научных гипотез, но крушение величайшей мечты человечества о справедливости. О том, что стоит людям труда и доброй воли установить свою власть на Земле, как зло уйдет из этого мира и наступит новая счастливая жизнь. Эта мечта окрыляла умы и жгла сердца Кампанеллы, Томаса Мора и миллионы и миллиарды забитых замордованных человеческих существ на протяжении всей нашей истории. Под эту мечту подвел строгую «научную» базу Карл Маркс, стальную убежденность которого не могли поколебать его оппоненты. Великие Ленин и Сталин железом и кровью воплотили ее на одной шестой части земной тверди. И эта мечта не состоялась. Потому что, осуществив её и установив царство добра и справедливости, люди утратили еще более важные человеческие качества, которые делают их людьми, – живость ума и ярость сердца. Оказалось, что в борении страстей, в столкновении человеческих групп, подверженных тем или иным интересам, только и возможно олицетворение людей и наше движение вперед. Люди перестают быть людьми, когда становятся добрыми и равными, и Природа и диалектика отворачиваются тогда от них. Карл Маркс и Владимир Ульянов – Ленин осуществили величайшую мечту человечества, но мечта эта оказалась безжизненной.

Этот яркий пассаж приведен не в качестве примера цены философских ошибок, более губительных, чем ошибки политиков и полководцев. Но в качестве примера наших всеобщих и глубоко ошибочных представлений о человеке, духовную суть которого мы идеализируем, а поступки осуждаем. Наше восприятие себя неверно. Если до сих пор на протяжении тысяч лет, несмотря на божественные и научные рецепты и добрые или кровавые методы, зло не ушло из этого мира, и зверь то на индивидуальном уровне, то на уровне общественных движений [4] вырывается из клетки, значит дело не в слабости лекарств, но в природном, независимом от эпох, общественных устройств и божественных призывов нашем естестве, которому тесно в человеческом теле и в человеческом мире. И которое, зачастую ценой собственной или чужой жизни, вырывается из них, губя нравы, нарушая законы и проливая свою или чужую кровь.

Когда наше мнение о себе не совпадает со знаниями, мы должны усомниться либо во мнении, либо в знаниях. Учитывая, что до сих пор наше развитие обязано более последнему, чем мнениям, что всякий шаг вперед есть шаг в развенчании себя от божьего создания до потомка обезьян, вполне уместно усомнится именно во мнении. Что в применении к данному повествованию означает не порочность или недостоверность философии и религий, ибо нет оснований сомневаться в мудрости учителей, но их недостаточность. И те факторы, к описанию которых мы рано или поздно перейдем, если они чего – нибудь и стоят, органично должны вобрать в себя известное – и в знаниях и в вере, – как вобрала в себя геометрию Евклида геометрия Лобачевского.

Приступая к поставленной задаче, мы встаем перед некоторым затруднением. Во всякой замкнутой или связанной системе на первый взгляд не имеет значения, с чего мы начнем изложение – с внутренних человеческих качеств, с нашей истории или других факторов действительности. Вполне пристойно уподобиться в этом плане бравому солдату Швейку [5] , для которого все дороги вели в Будейовицы, так что откуда бы мы ни начали рассказ, результата все равно достигнем. Однако стиль повествования должен отвечать логике событий, и потому обращение к внутренним человеческим качествам, а от них к следствиям, отраженным в истории и современности, представляется более целесообразным. Но даже эти внутренние качества не могут быть поняты без определенных аналогий, обращение к которым требует предварительного разъяснения.

Необходимость этого разъяснения обусловлена тем, что суть человека, поиску которого посвятила себя философия, по большей части рассматривалась безотносительно к человеческому устройству. Те редкие попытки увязать качества человека с его строением, что имели место в естествознании, так называемые «биологизаторские» версии [6] , не то чтобы подвергались остракизму со стороны большинства мыслителей, но встречали критический отпор. Отпор, безусловно, заслуженный, так как те схожести между человеком и высшими животными, на которые в таких мнениях обращалось внимание, не обуславливали качественную разницу между нами.