О чем говорил мальчик

Цессарский Альберт Вениаминович

Я уже миновал две избы, когда с той стороны, откуда я приехал, с шоссе, донесся плотный рокот множества мотоциклетных моторов. Потом все разом стихло. И только одиноко и жалобно протараторила длинная автоматная очередь. Секунда тишины. И сразу оглушительная стрельба со всех сторон. Только сейчас я заметил среди деревьев землянки,- оттуда ко мне бежали солдаты, на ходу надевая полушубки, падая, стреляя, снова перебегая вперед. Вокруг стали коротко, негромко посвистывать пули. Я оглянулся. От шоссе к хутору бежали немцы. Их было неправдоподобно много. Я увидел, как на крыльцо избы, у которой я только что был, выскочил Боголепов. Изба уже была окружена.

Он заметался на крыльце, снова скрылся в доме…

Я бросился в снег и стал стрелять. На шоссе из-за поворота то и дело вылетали немецкие мотоциклисты. Там, у дома, рвались гранаты, тяжело надрываясь, били пулеметы. Около меня кто-то оглушительно стрелял одиночными из винтовки, каждый раз сквозь зубы приговаривая: «Врешь… Врешь!.. Врешь!..»

Помню только-одна мысль сидела в мозгу, стучала, не переставая: за нами до самой Москвы шоссе открыто, до самой Москвы…

Наконец часа через два откуда-то справа ударили наши пушки. Потом внезапно появились кавалеристы на крепких низкорослых лошадках. Кто-то кричал свежим, сильным голосом: «Подавай, однако!» Это были сибиряки.

Немцы отступили так же внезапно, как появились.

Мы бросились к крайней избе.

В горнице все было перевернуто. У порога среди черепков цветочных горшков - мертвый Боголепов в расхлестанной гимнастерке.

У разбитого окна лежал Гриша, придавив всем телом свой автомат. Разрывная пуля ударила ему в висок.

Кто-то простонал в углу. Телефонист, изрешеченный осколками гранаты, был еще жив.

Позже, когда я привез его в медсанбат, он рассказал мне все.

Гриша из-за близорукости не разобрал, что это немцы. Только когда они были уже рядом, он бросился в дом предупредить.

Выскочив на крыльцо и увидев, что дом окружен, Боголепов ворвался в комнату с криком:

–  К окнам! Отстреливайся!

Гриша и телефонист, выбив стекла, стали стрелять. Окна выходили на две стороны, и подходы хорошо простреливались. Немцы залегли. Крыльцо должен был оборонять Боголепов. Гриша увидел, что немцы переползают под плетнем, чтобы зайти с тыла к крыльцу. Но Боголепов почему-то не стрелял. Гриша обернулся и увидел, как Боголепов трясущимися руками срывает с петлиц знаки различия.

Гриша, очевидно, даже не понял, что происходит.

–  Боголепов, стреляй же! Что ты делаешь?

Но тот, с белым как мел лицом, только остервенело рвал петлицы и бормотал:

–  Все… Пропало… Конец… К чертям…

И, только когда он сорвал с гвоздя полотенце и стал махать с порога, Гриша понял.

–  Подлец!-крикнул Гриша, поднимая автомат.- Подлец!

Боголепов, съежившись, боком стал протискиваться за дверь. Но он боялся выйти, немцы уже обстреливали крыльцо. Он еще раз судорожно махнул полотенцем. И вдруг, завопив истошно:

–  Сюда! Сюда-а!..- с искаженным лицом обернулся и выстрелил в комнату.

В тот же миг и Гриша нажал спусковой крючок. Боголепов упал.

Со двора в дверь швырнули гранату. Телефонист выронил винтовку, в глазах у него потемнело. И в сумеречном свете видел он Гришу, который носился по комнате, стрелял то в дверь, то в одно окно, то в другое.

Немецкая речь уже слышалась на крыльце.

–  Браток, пристрели меня!- прохрипел телефонист, захлебываясь кровью.

–  Нет, брат… Мы еще… поборемся!..- проговорил Гриша, меняя обойму.

В комнате разорвалась еще одна граната. Гриша, хромая, отошел к окну, нога медленно подвернулась.

–  Что такое?
– удивленно сказал он, опускаясь на колено.

На пороге появились два немца. Что-то прокричали.

–  Москвы захотели!
– с ненавистью сказал Гриша, целясь в них. Но не успел.

Раздался выстрел. Через окно. Немецкой разрывной пулей. Той самой, от которой теперь запеклась кровь на его лице…

Сердце советского солдата! Я узнал его в те незабываемые, трагические и прекрасные дни. О да, мы хорошо усвоили, что жестокость - это оборотная сторона трусости. И не злые, не жестокие, а добрые люди стояли насмерть в лютых снегах Подмосковья, спасая Родину.

О чем говорил мальчик

Но ведь герой должен любить только героическое . Опасности . Войну. Я читал: почти все герои в детстве искали , где бы кого вытащить из омута или спасти из огня. Они убегали путешествовать , с ними случались разные приключения . Боролись с врагами: шпионами , кулаками . У них вся жизнь так складывалась. Или у него отец герой , дедушка – красный партизан .

У меня папа давно , от болезни сердца . Он был счетоводом. И мы с мамой живем на окраине в обыкновенном большом новом доме. Мама шьет на фабрике . А я больше всего на свете люблю смотреть , как растут цветы и деревья у нас во дворе. И слушать , как утром поют птицы . Значит , у меняя нет наклонности к героизму!

ГЕРОИ

Те же вопросы, те же сомнения волновали и меня в далекие военные годы. Когда смерть была рядом. И мои товарищи, скромные, застенчивые люди, совершали героическое.

Какая жизненная дорога приводила их к подвигу? Почему они становились героями?

Николай Иванович Кузнецов сидел на пеньке у партизанского костра. Немецкий зеленоватый китель его был расстегнут. Тускло поблескивали погоны оберлейтенанта. А рядом с ним стоял командир отряда Дмитрий Николаевич Медведев. Орден Ленина горел на его аккуратно затянутой гимнастерке. Два человека, два героя… Что их связывало, что влекло друг к другу? Что общего было в их судьбе?