О чем говорят президенты? Секреты первых лиц

Кеворков Вячеслав

Он выступал за то, чтобы любыми средствами вывести отношения из замороженного состояния, не дать им и далее «ржаветь».

Свою позицию он подкреплял историческими примерами личных встреч между русскими и германскими императорами, когда все вопросы решались в одночасье. Он был категорическим сторонником скорейшего установления прямого канала, однако куда более верил в успех дела, если за него возьмутся не руководители наших стран, а их «рабочие лошади». Жаль лишь, с досадой отмечал он, что эти последние все как-то больше вырождаются в пони.

Как

многие иностранные политики, он видел в недостатках русских их достоинства. Например, промедление с установлением прямых отношений между руководством стран он расценивал как мудрость с советской стороны, полагая, что такая осторожность понятна в свете предстоявших осенью выборов в Германии.

На вопрос Леднева, с кем же придется в этом случае иметь дело, Шмельцер рассказал известную историю.

В ходе событий Французской революции, когда в Париже стреляли, Талейран сидел с друзьями в питейном заведении, где в разгар веселья предложил тост за победителя. С восторгом осушив бокалы, друзья спросили, за кого же они пили?

«А вот об этом мы узнаем завтра», — усмехнулся в ответ Талейран.

— По моим прогнозам, к власти придут социал-демократы, но лучше подождать, чем гадать, — заключил Шмельцер и тут же предложил тост за победителя, с которым придется иметь дело.

По возвращении Леднева из Германии, я позвонил в приемную Андропова.

— Как доложить, по какому вопросу?.. — поинтересовался молодой голос.

— Юрий Владимирович знает.

Молодой человек умел уважать чужие тайны.

— Хорошо, доложу. — Через несколько минут его же бесстрастный голос сообщил — Шеф просил передать, что все помнит и пригласит вас, как только освободится.

Освободился шеф не сразу, оставив мне достаточно времени для догадок о причине его занятости.

Теперь его помыслы были повернуты на Восток.

К весне 1969 года наши отношения с китайцами достигли перигея. В марте из-за острова Даманский дело дошло до рукопашной. Ситуация сложилась достаточно серьезная, чтобы отодвинуть на второй план решение немецкого вопроса. Это и стало причиной той затяжки, которую Шмельцер ошибочно принимал за мудрый расчет дождаться выборов.

Тем более я был удивлен, когда в конце апреля наша встреча все же состоялась. Не меньшей неожиданностью явилось и то, что Андропов пребывал в прекрасном настроении.

Протокол встречи остался неизменным: он обошел стол, протянул руку для пожатия и, не торопясь, двинулся обратно.

— Вы, конечно, решили, что я забыл о нашем разговоре?

— Честно говоря, да.

— Вот и зря. Всякому событию свое время. Опыт учит, что выигрывают только терпеливые.

Умозаключение это не показалось мне тогда слишком глубоким. Позже я понял, что терпение было одним из качеств характера, которые он не только уважал, но и культивировал в себе.

— А теперь порадуйте успехами.

Я рассказал о пребывании Леднева в Германии и о его встрече со Шмельцером.

Андропов обладал крайне важным и,

к сожалению, крайне редким сегодня качеством: он умел слушать. При этом он старался не перебивать говорящего, часто опускал глаза, чтобы по его реакции нельзя было судить о том, что из услышанного он одобряет, а что вызывает его раздражение. Позднее я не раз слышал от него, что государственный деятель должен скрывать свои эмоции. И по всему было видно — себя он считал именно таковым. Мне же не раз приходилось наблюдать со стороны, как далек он был от того, что считал совершенством.

Выслушав до конца, он некоторое время молча разглядывал меня, словно ожидал, что я вот-вот расскажу ему о ночных похождениях моего друга. Так же внезапно он развернулся в кресле и нажал кнопку на пульте.

— Это Андропов. Как там ситуация? Можно поговорить с Леонидом Ильичем?

Поняв, что предстоит конфиденциальный разговор, я автоматически поднялся, чтобы уйти. Андропов, не отнимая трубки от уха, властным жестом руки указал на стул.

— Слушаю тебя, Юра, — зазвучал низкий голос Брежнева в телефонной трубке, очевидно, громче, чем хотелось бы Андропову.

— Есть повод вернуться ко вчерашнему разговору о Германии, Леонид Ильич! Вот передо мной сидит… — он назвал мою фамилию, — и рассказывает, что один влиятельный западногерманский политик предрекает полную смену руководства в ФРГ в результате выборов. То же говорят и наши немецкие друзья.

— Когда у них выборы?

Он вопросительно поднял на меня глаза, и я беззвучно с артикулировал подсказку.

— Этой осенью, — почти без паузы произнес Андропов. — Думаю, надо подождать, пока события там свершатся, а уж потом устанавливать от вашего имени контакт.

— Полностью согласен с тобой, Юра. Нам нужны отношения не на месяц-два, а на годы. И ты прав, нечего спешить. Но прошу, постарайся держать меня в курсе событий!

— Обещаю, Леонид Ильич.

— Кстати, я тут прочел проект доклада Громыко на заседании Верховного Совета. По-моему, все акценты и в отношении американцев, и в отношении западных немцев очень точно расставлены. И по Берлину, и по вопросу границ… Одним словом, все точки над «і». Это должно быть хорошим ориентиром в нашей внешней политике и для руководства ФРГ.

— Вполне согласен.

— Хорошо, Юра, и еще раз прошу: держи меня в курсе событий.

Андропов аккуратно положил трубку. Видно было, что его одолевали противоположные чувства: с одной стороны, приятно продемонстрировать, что он свободно, в любой момент может доверительно общаться с самым могущественным в стране человеком, а с другой — досадно, что посторонний человек волею случая стал свидетелем неравенства их отношений. Андропов обращался к Брежневу на «вы» и по имени-отчеству. Генеральный же называл его попросту Юра и говорил, конечно, «ты». Со стороны Брежнева, и это было общеизвестно, такой тон свидетельствовал об особой степени доверия, но Андропов не был уверен, что я восприму именно так.