О чем говорят президенты? Секреты первых лиц
Шрифт:
Как бы то ни было, Андропов был очевидно доволен состоявшимся разговором, а потому легко поборол двойственность ощущений. Положив трубку, он вместе с креслом развернулся ко мне:
— Ну вот, вы только что сами слышали из первых уст, какие надежды возлагает Генеральный на Германию и, значит, на нас с вами.
И он буквально слово в слово повторил все, что говорил мне в прошлый раз о необходимости блюсти строгую конфиденциальность контакта на высшем уровне.
— Бумаги пишутся только для любопытных. Главное же нужно держать в голове! Ведь любопытство и болтливость — близкие родственники… Всю информацию докладывать непосредственно мне, и лишь с моего разрешения впредь,
Со временем я привык к этой манере Андропова дословно повторять свои наставления, не расценивая их, как недоверие к моему интеллекту, скорее, списывая за счет слабости его памяти и привычки всякий раз «вбивать гвоздь по шляпку».
Покончив с инструктажем, он вновь вернулся к приятному, а именно, к только что состоявшемуся разговору с Брежневым.
— Как вы, конечно, поняли, мы на днях с Леонидом Ильичом подробно обсуждали общее положение во внешней политике, и он полностью согласился, что без западных немцев нам сложно будет вылезти из сложившейся ситуации. Да и они без нас так и останутся в состоянии «глубокой заморозки»… Перед нами сейчас лежит отрезок пути, который мы должны к обоюдной выгоде пройти вместе. И это надо сделать, не теряя времени. Как только пройдут выборы и прояснится расстановка сил, не ждите ни дня, сразу начинайте действовать.
Санта-Клаус-69
В Германии точнее всего предсказывают девальвацию, хуже погоду. С переизбранием канцлера дело обстоит сложнее. Относительно выборов 1969 года каких только не было слухов и предположений! Когда после подсчета голосов объявили, что канцлером будет Кизингер и его поспешила поздравить американская администрация, все удивились. Чуть позже, когда объявили, что канцлером-таки стал Вилли Брандт и его поздравил весь мир, удивились вдвойне.
Сев в кресло канцлера, Брандт использовал для своего политического старта взлетную полосу, ведущую в сторону Советского Союза, подготовленную им еще в бытность министром иностранных дел. Шмельцер словно услышал призыв Андропова не терять ни дня и срочно затребовал Леднева в Германию.
За сутки до его вылета Андропов пригласил меня к себе и протянул молча две страницы машинописного текста. Это было конфиденциальное письмо Брандта, адресованное советскому премьер-министру Алексею Косыгину.
Брандт, к сожалению, не знал, что внешнеполитические функции на Косыгина возлагались лишь чисто формально. На деле все вопросы такого характера решали Громыко и в не меньшей степени Андропов.
Судя по отметкам на листках, письмо это Косыгин переслал Брежневу, а тот направил Андропову, ибо организация конфиденциального канала была именно его идеей, а следовательно, и его заботой.
Брандт писал:
«Сама суть дела предполагает, что обмен мнений должен быть исключительно доверительным, только в этом случае он будет иметь смысл и поможет по возможности устранять или препятствовать возникновению недопонимания. Эта задача, мне кажется, заслуживает внимания правительств обоих государств и она не может быть решена вдруг, сегодня или завтра, но лишь в ходе продолжительного процесса, к которому я призываю».
Комбинация с возвращением письма, предназначавшегося другому адресату, не казалась Андропову безупречной с моральной точки зрения, потому требовала некоторого пояснения. Пока я читал листочки, он дважды прошелся по кабинету, когда же я отложил их в сторону, вернулся в кресло.
— Я давно наблюдаю интересное явление: порой, независимо друг от друга,
Я молча следил за ходом его мыслей.
— Думаю, это письмо значительно облегчит установление доверительных отношений между Брежневым и Брандтом, — продолжил он, не дождавшись от меня ответа. — Нужно лишь его умно использовать, правильно выбрав для этого людей, место и время.
22 декабря 1969 года в аэропорту Кельн-Бонн произвел посадку самолет Аэрофлота. Среди других пассажиров из него вышел полный мужчина средних лет в очках и теплой шапке. В Москве в тот день было морозно, в Кельне же шел дождь. Закрыв глаза на то, что пассажир одет явно не по сезону, немецкий пограничник беспрепятственно пропустил Валерия Леднева к выходу, где его уже поджидал молодой человек. Он передал привет от Шмельцера, отвез гостя в Кельн и устроил в респектабельном и уютном отеле в центре города, прямо у всемирно известного собора.
На площади перед собором было тепло и радостно от бесчисленных огней, нарядных елок, оживленной толпы и многочисленных надписей с наилучшими пожеланиями, на которые натыкался глаз на каждом шагу. Шла последняя неделя перед Рождеством.
Расставаясь, посланник Шмельцера сообщил Ледневу, что на завтра в полдень запланирована чрезвычайно важная встреча с ответственным лицом в ведомстве канцлера, а вечером предстоит обед с главным редактором Шмельцером.
На другой день, точно к указанному времени, Леднев и его вчерашний спутник входили на территорию ведомства канцлера. Навстречу им текла нескончаемая вереница чиновников. Их оживленные лица не выражали ни малейшего сожаления от расставания с правительственным зданием: был канун Рождества.
Войдя в опустевшее здание, Валерий увидел большую, несколько по-казенному украшенную елку, дальше — коридор и дверь с табличкой: «Статс-секретарь Эгон Бар».
— Прежде здесь сидел Глобке, статс-секретарь Аденауэра, — продемонстрировал свое знание лабиринтов власти молодой спутник.
За дверью — просторная приемная, большой стол с пишущей машинкой и цветочной вазой. За машинкой — немолодая секретарша. Дама строгого вида, как и полагается, из тех, о которой любой француз с восторгом сказал бы: «Еllеа vecue!», одним словом, со следами былого на лице.
Преподнесенная Валерием почтовая открытка с видом бело-пушистой русской зимы привела ее в восторг. Затем — небольшой диалог о преимуществах снега над дождем. Дама с интересом рассматривала московского гостя, не забывая поглядывать на часы. Стоило стрелке остановиться на отметке «12», как она, изменив выражение лица, поднялась со стула и пригласила гостя пройти сквозь открытую перед ним дверь.
За столом Валерий увидел мужчину, еще не перешагнувшего порог пятидесятилетия. Встав, он оказался гораздо ниже гостя ростом и, как минимум, вполовину стройнее. Глаза цепкие и умные. Словом, человек, разбирающийся в людях и знающий, что можно от них ожидать.
Во взгляде его Валерий прочел больше саркастического любопытства, чем подлинного интереса. Всем своим видом хозяин подчеркивал, что вынужден тратить драгоценное и долгожданное рождественское предвечерье, скорее всего, впустую.
Леднев, однако, был далеко не тот визитер, которого легко выбить из колеи столь утонченными приемами. Обладатель свойственной русским крайне устойчивой нервной системы, к тому же хорошо выспавшийся и прекрасно позавтракавший в чудесном ресторане респектабельной гостиницы, он ни на минуту не сомневался, что доставит удовольствие своим обществом кому угодно, не исключая статс-секретаря ведомства западногерманского канцлера.