О чем грустят кипарисы
Шрифт:
Руфа пригубила спирт, замотала головой.
— Пей, девчонка! — крикнул генерал. — Пей, тебе говорят!
Руфа выпила, из глаз хлынули слёзы. Медсестра дала ей снотворное, но оно не подействовало.
Остаток ночи она просидела не шелохнувшись, не отвечая на вопросы.
Утром солдаты принесли тело Лейлы, уложили на повозку, накрыли брезентом. У неё была оторвана нога, разворочен правый бок. В лице — ни кровинки.
Медсестра вывела Руфу из блиндажа. Она увидела голову Лейлы, склонённую на плечо, и оцепенела.
Я подъехала с девушками на автомашине и первое,
Не буду рассказывать о своих переживаниях. Ни к чему.
Когда машина подъехала к общежитию, Руфа выскочила из кабины и побежала в комнату Лейлы, ощупала её постель — пустая. Видно, всё не верила…
Гроб установили в кирпичном сарае, который служил нам клубом. Похоронить Лейлу решили на советской территории, в городе Гродно, до которого от Далеке было 600 километров. Узнав об этом, Руфа ночью вышла из санчасти, направилась к сараю. Вторые сутки она не смыкала глаз, снотворные таблетки, уколы на неё не действовали. Девушка-часовой пропустила Руфу. С трудом переставляя ноги, она подошла к гробу, глянула на лицо Лейлы и рухнула на пол. Очнулась в санчасти. Утром, в тяжёлом шоковом состоянии, её отправили на санитарном самолёте в санаторий.
Гроб с телом Лейлы доставили в Гродно. Всю дорогу я сидела в машине у её изголовья.
Могила была вырыта в центре большого городского парка. В последний путь Лейлу провожали тысячи советских воинов и местных жителей. Звучали траурные мелодии. На склонённое полковое знамя, на лицо Лейлы медленно опускались снежинки. Как в карауле, застыли высокие, покрытые инеем деревья.
— Будто уснула, — услышала я чей-то шёпот и мысленно добавила: «После выполнения боевого задания».
Прозвучал прощальный воинский салют.
Мы вернулись в Далеке. Полётов не было, и я всю ночь перебирала письма и фотографии Лейлы. Вся её жизнь прошла перед глазами. Весёлая, круглолицая, пухленькая девочка — такой она была, когда мы познакомились. Стройная курсантка Батайской лётной шкалы… Её учителем был лётчик-инструктор Леонид Степанович Пляц, будущий муж Раи Ароновой. Много лет спустя, он вспоминал:
— Ольгу Санфирову я считал самой лучшей курсанткой в своей группе. Летала она легко, непринуждённо, как птица. В ней чувствовался природный дар к авиации.
Групповые снимки военных лет… На одном из них она сидит рядом с генералом, весело улыбается. Помню, я отругала её тогда — ни за что, ни про что.
Наша встреча в Ялте — лиц не видно, руки переплелись. Последняя фотография — Лейла в парадной форме, с четырьмя орденами на груди.
И вот её больше нет — это не укладывалось в голове. Не просто рана — какая-то брешь появилась в душе и осталась в ней на всю жизнь.
Валя в ту ночь не отходила от меня.
— Как обидно, — сокрушалась она, — погибнуть от своей мины. — Восточный ветер — как на зло. Надо было оставаться на месте. Не думала, что впереди минное поле. Всё же парашюты пригодились. Руфа спаслась…
Я сообщила Ахмету о гибели Лейлы, получила от него письмо.
«В глубине души я никогда не верил, что моя мечта сбудется, слишком она была прекрасна, — писал он. — Не верилось, что оба останемся живы, но считал, что погибну я, а не она… Сбил «раму» и в групповом бою два «Юнкерса», но легче на душе не стало. Не думал, что моя ненависть к врагам может хоть чуть-чуть увеличиться, вроде уже больше некуда. Оказалось, может. Буду бить их беспощадно, пока не очистим всё небо и землю от фашистских гадов. При первой возможности побываю на могиле Лейлы…»
На этом наша переписка прервалась, но после войны я получила от него весточку: он прислал телеграмму, поздравил с присвоением мне звания Героя Советского Союза.
Руфа вернулась в полк через месяц, от неё мы и узнали подробности той трагической ночи. Я предложила ей летать со мной, она отказалась:
— Я штурман эскадрильи, которой командовала Лейла. Буду исполнять свой долг до конца.
Она стала летать с Надей Поповой. Иногда, в небе и на земле, называла её Лейлой. Надя, конечно, не обижалась, только грустно покачивала головой.
Я спросила у Марины Чечневой, о чём они разговаривали с Лейлой в ту ночь на старте.
— Она спросила, как дела, довольна ли я новым штурманом. Я ответила, что довольна. В свою очередь поинтересовалась: отчего ты такая весёлая? Просто, говорит, хорошее настроение. Сколько мы с тобой на фронте? Больше двух лет, дожили чуть не до последнего, решительного боя, вот и радуюсь. Я глядела ей вслед и улыбалась, самой стало весело: в самом деле, война идёт к концу. И вот… Не могу забыть её радостной улыбки, светлого лица. Она верила в свою звезду, в своё счастье. Когда увидела её мёртвой, расплакалась — в первый раз за всю войну…
В городе Гродно есть улица Ольги Сапфировой. В парке вместе с ней, в общей могиле, покоятся советские воины, погибшие в боях за город. На высоком обелиске — более сорока фамилий, в одной из колонок строчка: Герой Советского Союза, гвардии капитан Санфирова О. А.» У могилы — два кипариса. Лейла была последней жертвой нашего полка войне. После её гибели потерь у нас не было.
Ночь девятьсот тридцатая
Неповторимая ночь… Полк сделал более трёхсот боевых вылетов с повышенной бомбовой нагрузкой. Так мы не работали ни до этой ночи, ни после за всю войну.
Днём 20-го декабря 1944 года мы построились перед командным пунктом, и Бершанская обратилась к нам с краткой речью:
— Сегодня вечером наземные войска на нашем участке фронта перейдут в наступление. Им предстоит форсировать реку Нарев и захватить плацдармы на правом берегу — прорубить во вражеской обороне ворота в Восточную Пруссию. Задача полка — всей своей мощью активно содействовать штурмовым отрядам. Будем работать с двух аэродромов. На основном полётами буду руководить я, на вспомогательном — мой заместитель гвардии майор Амосова. Никакой пощады врагу! Отомстим за наших дорогих подруг, погибших на польской земле, Макарову, Велик, Санфирову! Подготовку к боевым действиям начать немедленно.