О чем молчат фигуры

Авербах Юрий Львович

Жеребьевка претендентов проходила в Москве, и Петросяну не повезло: уже в четвертьфинале выпало играть с Корчным!

Более неприятного противника трудно было найти. Во-первых, как я уже говорил, Тигран, как правило, неудачно играл с теми шахматистами, с которыми у него были плохие отношения, а после матча в Одессе они с Корчным стали смертельными врагами. Во-вторых, теперь Виктор был уже не соратником По команде, а отщепенцем, невозвращенцем. Система требовала, чтобы он был сокрушен. Это налагало на Петросяна особую ответственность, неблагоприятно сказывалось на его состоянии, заставляло излишне нервничать.

Матч

с Корчным должен был состояться в Италии, в курортном местечке Чокко, в Тоскане, сравнительно недалеко от Флоренции. Тигран снова предложил мне возглавить его делегацию, в которую кроме него и жены входили тренеры Геллер и Зайцев.

Чокко оказался расположенным на высоком холме. Курортный сезон еще не начался. В отеле, где мы поселились, народу почти не было. Корчной прибыл в Чокко со своей будущей женой Петрой Лееверик и тренером мастером Яковом Муреем, только что эмигрировавшим из СССР в Израиль. Их сопровождала небольшая группа голландских журналистов, явно ожидавших скандала. Отношения между двумя группами были откровенно враждебными. Никто ни с кем не здоровался, не разговаривал. В ресторане мы располагались в противоположных концах зала. Во время переговоров по регламенту Корчной попытался еще более взвинтить обстановку, потребовав установки пулезащитного стекла, но главный судья Божидар Кажич утихомирил его. Мы договорились, что в зрительном зале члены делегаций будут сидеть в разных местах. Оговорили также специальное условие, что во время игры участники должны общаться только через арбитра.

При всем при этом нам все время приходилось встречаться чуть ли не нос к носу. Однажды, когда мы оказались с Муреем одни в лифте, я его откровенно спросил:

— Яша, почему ты не здороваешься?

— Корчной запретил! — последовал ответ.

Несмотря на взаимную неприязнь, к разочарованию журналистов, никаких инцидентов не было. Враги, сидевшие напротив друг друга за шахматной доской, ничем не выражали свои эмоции. Игра носила спокойный характер, и первые четыре встречи завершились вничью. В пятой победил Корчной, но в шестой Петросян немедленно отыгрался. Седьмая партия завершилась вничью, а восьмую выиграл Корчной. Затем последовали две ничьи, Тиграну позарез нужна была победа. И вот в одиннадцатой партии у него появились шансы сравнять счет: его позиция была намного лучше, причем у противника оставалось 10 минут на 13 ходов, а у Петросяна — сорок!

В этот момент Корчной сделал тонкий психологический ход. Он подозвал главного судью и через него предложил ничью. И тут мы увидели, что Петросян сразу занервничал, начал ерзать на стуле, озираться по сторонам. Минута проходила за минутой, а он все не делал хода. В один момент, когда Тигран к нам обернулся, Геллер показал ему кулак, давая понять, что мирное предложение ни в коем случае принимать нельзя. Тем не менее после получасового раздумья, когда время на часах противников сравнялось, он согласился на ничью.

— Тигран, что ты делаешь? — пытался я его укорять по дороге в отель. — У тебя появился шанс сравнять счет, и ты сам его упустил!

Ответ Петросяна меня поразил.

— Тебе хорошо говорить, — стал он оправдываться, — у тебя пенсия не за горами. А мне ее ждать еще целых двенадцать лет!

Его слова показывали, что он устал от борьбы на высшем уровне и ждет не дождется, когда можно будет уйти на покой. В самом деле, ему было уже 48 лет. Прошло четверть

века с тех пор, как он впервые принял участие в соревнованиях претендентов, шесть лет носил шахматную корону. Все эти годы ему приходилось сражаться в полную силу. И он устал от этого вечного напряжения.

Между тем Тигран продолжал:

— Борьба еще не окончена. Я намерен в предстоящей последней партии выложиться полностью.

Этот замысел ясно говорил о психологическом состоянии Петросяна. Ему становилось все труднее мобилизовывать себя, все труднее настраиваться на борьбу. Он предпочитал, чтобы сама возникшая ситуация заставила бы его бороться.

Здравый смысл подсказывал, что откладывать генеральное сражение до последней партии по меньшей мере рискованно. К сожалению, так и случилось. В этой встрече Корчной прочно завладел инициативой. Настоящей битвы не получилось. Партия была отложена в трудной для Петросяна позиции. Анализ показал, что спастись вряд ли удастся. Однако утром, перед доигрыванием, последовало мирное предложение. Поскольку ничья приносила Виктору победу в матче, он мог позволить себе быть великодушным.

В Чокко я еще раз убедился, как неприязнь, испытываемая противниками друг к другу, по-разному влияла на их боевой настрой, на игру. Петросяну она явно мешала, заставляла нервничать, мешала полностью сосредоточиться. У Корчного все было наоборот. Злость на противника его подстегивала, становилась своеобразным допингом, способствующим боевому настрою.

Бедный Тигран! К сожалению, его заветная мечта дожить до пенсии так и не осуществилась. Он ушел из жизни в возрасте пятидесяти пяти лет от болезни, которая подтачивала его многие годы. И не исключено, что ее причиной могло быть то самое сужение сосудов, которое впервые проявилось во время матча с Корчным в Одессе, о чем я уже говорил…

Выиграв у Петросяна с минимальным счетом 6,5:5,5, Виктор в полуфинале весьма убедительно победил Полугаевского — 8,5:4,5 (+5—1 = 7), а в финале экс-чемпиона мира Спасского — 10,5:7,5 (+7—4 = 7).

Финальный матч Корчной — Спасский был в самом разгаре, когда в Каракасе состоялось заседание ЦК ФИДЕ. Поскольку чрезвычайный конгресс был посвящен только вопросу об ЮАР, в Каракасе были рассмотрены многие другие вопросы, в том числе такой важный, как регламент предстоящего в 1978 году матча на первенство мира.

В Каракас я прилетел на день раньше остальных наших членов ЦК — Родионова, Карпова и Гаприндашвили. И первым, кого увидел в отеле, был Эдмондсон. Он с ходу спросил:

— Где Карпов?

— Он приедет только завтра. А в чем дело?

— Я бы хотел встретиться с ним до начала заседаний.

На следующий день, прямо на аэродроме, я сообщил Карпову о просьбе американца. И в тот же вечер в моем присутствии встреча состоялась.

Эдмондсон сразу же взял быка за рога:

— Какой регламент вы предпочитаете?

На федерации мы обсуждали этот вопрос. Наше предложение было: матч не должен превышать 24–30 партий, победитель должен набрать более 50 процентов очков, при ничейном счете чемпион сохраняет свое звание.

Однако неожиданно Карпов заявил:

— Я бы согласился на игру до шести побед, а при счете 5:5 матч продолжается до первого выигрыша. Но в этом случае мне хотелось бы иметь матч-реванш.

— Отлично! — воскликнул Эдмондсон. — Я помогу убедить членов ЦК принять ваши условия. Как — мое дело.