О чем я молчала. Мемуары блудной дочери
Шрифт:
Мой взгляд скользит и останавливается на Мунир-джун, худосочной старой деве с острым носом, голубыми глазами и блекло-рыжими курчавыми волосами, сухими, как мочалка. Та изъясняется короткими отрывистыми фразами. Рядом сидит ленивая толстуха Фахри-джун, превосходная гадалка; она крутит кофейную чашку в своих пухлых руках с удивительно длинными пальцами. Благочестивая Ширин-ханум, с чьим приходом атмосфера обычно накалялась: ее ханжеские разглагольствования не выносил никто. Хочется задержать взгляд на моей тете Мине, которая всегда выбирала стул в самом укромном уголке и почти никогда не принимала участия в беседе. Когда другие уходили, она обычно оставалась на обед. Мы с братом называли всех близких друзей родителей и их родственников «тетями» и «дядями», но тетя Мина была особенной. «Настоящая сестра,
Тетя Мина и мать вместе учились в школе Жанны д’Арк, одной из немногих школ для девочек в Тегеране, которой заведовали французские монашки. Обе учились на отлично и яростно соперничали между собой. Со временем конкуренция переросла в невольное уважение; они начали вместе готовиться к урокам и стали неразлучны. В течение многих лет, пока они с матерью не рассорились, тетя Мина приходила к нам почти каждый день. Они с матерью всегда ужинали или у нас, или у Мины, а выходные и праздники проводили вместе.
Тетя Мина была слегка полновата, только ноги у нее были изящные и стройные в противовес остальной фигуре. Длинные волосы, ни разу на моей памяти не стриженные, она собирала в пучок или в «ракушку», как у Брижит Бардо. Но словами не передать осязаемую ауру, которую она вокруг себя создавала. С ней постоянно случались какие-то неожиданные беды. В детстве она потеряла обоих родителей, и их с сестрой и двумя братьями взял к себе пожилой дядя, степенный политик, посол Ирана в России, у которого были две собственные дочери. Мать иногда сочувственно говорила, что Мину преследует злой рок. Ее кузины поступили в университет и добились успеха в науке, а Мина смогла лишь закончить школу. У нее не было денег на высшее образование. Она вышла за мужчину, во многом походившего на дядю: амбициозного, чопорного, холодного. Но ему не хватало дядиной стойкости и того трудноописуемого качества, которое называют «характером». Ее старшая сестра и брат умерли очень рано, им было слегка за двадцать; второй брат умер через двадцать лет от сердечного приступа. Со смертью младшего брата тете Мине досталось все наследство, но было уже слишком поздно.
Ее муж реализовал свои амбиции только наполовину и, вероятно из-за этого, был домашним тираном. Мать очень им восхищалась, и хотя он снисходительно отзывался о моем отце, развешивала уши в его присутствии; тетя Мина, естественно, это замечала и высмеивала мамину любовь к авторитарным мужчинам. «Незхат не видит их слабостей», – говорила она. Мне же не нравился муж Мины, потому что он проявлял ко мне излишнюю симпатию. Застав меня одну, когда я спала после обеда или говорила по телефону с подругой в коридоре, он пытался обнять меня и твердил, какая я чудесная девочка и как ему нравлюсь. Родителям я пожаловаться не могла, поэтому просто пыталась его избегать. Порой я чувствовала странное удовлетворение, понимая, как глубоко заблуждалась мать, восхищаясь этим человеком.
Моя мать (в центре в переднем ряду) на школьной фотографии. За ней в белом свитере – Озра-ханум. Маму отправили в школу в платье без рукавов, фотографироваться в таком виде было неприлично, и ей пришлось взять жакет у девушки, что сидит с краю в том же ряду
Пройдет много лет, и этот сильный авторитарный мужчина однажды утром пойдет в гараж, приставит пистолет к голове и выстрелит. В записке, оставленной своим ошарашенным жене и детям, он объяснит, что больше не может выносить финансовые трудности. За последние годы он сблизился с моим отцом, и тот стал его доверенным лицом. После его смерти отец оплатил похороны и пытался воспользоваться своим положением мэра и не допустить, чтобы новость о самоубийстве просочилась в газеты.
Хотя тетя Мина и была сиротой, ее детство было более счастливым, чем у моей матери, чья собственная мать умерла, когда она была очень маленькой, и оставила ее на милость мачехи и безразличного отца, путавшего любовь с дисциплиной. Ее сводные сестры и братья жили в комфорте и роскоши, а мать прозябала на чердаке и была вынуждена чистить зубы мыльной водой. В собственном доме к ней относились как к бедной родственнице, и от этого ее жизнь стала невыносимой. Но она нашла способ справиться с глубокой обидой и злобой на семью: она развила в себе непомерную гордыню. Тетя Мина однажды сказала, что они с матерью занимались по одним учебникам (мой дед попросту забыл дать матери денег на учебники) и начали вместе готовиться к урокам. «Так мы подружились, – сказала она. – Незхат всегда была лучшей в классе, она стремилась во всем быть первой. У нее не было красивой одежды и вещей, в этом она другим уступала. Но она могла превзойти всех в учебе, особенно в математике, и добилась в этом высочайших успехов». Ее сводных сестер и братьев отправили учиться за границу, а мать заставили прекратить образование после того, как она закончила школу.
«Я хотела стать врачом, – говорила она. – Я была лучшей ученицей в классе, самой перспективной, блестящей». Она не уставала напоминать нам с братом, что пожертвовала карьерой, чтобы сидеть с нами дома. Она, казалось, гордилась тем, что я «не гожусь в хозяйки», и когда я вышла замуж, хвасталась перед моим мужем, что я не умею даже заправлять кровать. «Моя дочь, – объявила она при первой их встрече, – была рождена, чтобы стать образованной женщиной, а не поломойкой». Вместе с тем она постоянно упрекала меня за то, что я работаю и провожу дома с детьми слишком мало времени.
После смерти матери я с удивлением узнала – от все той же дамы, австрийки, которая была у нее на свадьбе, – что одно время мама работала банковской служащей. Австрийка рассказывала, какое впечатление на нее произвела мать, столь непохожая на других женщин своего класса. Незхат была умна, красноречива, бегло говорила по-французски, но главное – работала в банке. В те дни если девушки ее круга и работали, то учительницами, иногда – врачами. После смерти Саифи мама не хотела полностью зависеть от отца и ненавистной мачехи и решила пойти работать. Но никогда об этом не упоминала, хотя с гордостью говорила о желании стать врачом и стремлении к независимости. Она лишь рассказывала, что друг нашей семьи господин Хош Киш, позже ставший главой иранского Центробанка, был одним из ее преданных воздыхателей и ухажеров.
Думаю, мать была такой неприкаянной, потому что в глубине души ощущала себя бездомной. Не потому, что в своем доме она всегда чувствовала себя чужой, а потому, что не принадлежала ни к той категории женщин, кого удовлетворяет роль домохозяйки, ни к карьеристкам. Как многие женщины ее времени, она застряла где-то посередине и чувствовала, что обстоятельства не дают ее способностям в полной мере проявиться, а амбициям – реализоваться. Когда она говорила о своих оценках и светлом будущем, которое ей предрекали учителя, она часто качала головой и причитала: ах, если бы я была мужчиной! Я называла это «синдромом Элис Джеймс», имея в виду умную, но слабую здоровьем сестру Генри Джеймса, чьи способности и амбиции далеко превосходили ее реальные возможности.
Тетя Мина тоже была очень умна. У нее не было денег на образование, поэтому она вышла замуж: «еще одна умная женщина, чья жизнь прошла напрасно». Тетя Мина никогда не повышала голос, не смеялась громко и не выказывала эмоций. В отличие от матери, не лезла в драку и не бунтовала в открытую. Она не открывалась даже самым близким, словно прятала что-то драгоценное от мира, который столько у нее отнял. У Мины были свои отдушины: она играла в азартные игры и курила. Мама хвасталась, что ей тоже нравились оба этих занятия, но она предпочитала воздерживаться от них, потому что это было неправильно (хотя партию в джин рамми она сыграть могла). Она пыталась заставить подругу отказаться от пороков, и этому крестовому походу не было конца. Тетя Мина улыбалась ироничной полуулыбкой и отвечала: «В отличие от тебя, Незхат, я не мазохистка». Ее немного раздражало, когда мать объединялась с мужем тети Мины Махбодом в борьбе с Миниными дурными привычками. Мина избегала открытых конфликтов и все делала по-своему, даже если приходилось скрывать свои действия от двух самых близких людей: мужа и лучшей подруги.