О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке
Шрифт:
И вдруг радость их кончилась. Радуга оторвалась от криницы и стала подниматься вверх, как-то странно дёргаясь.
— Что-то происходит с ней на другом конце, — рассудила Маня.
— Что бы это могло быть? — задумался Румцайс и поднялся по веткам на самую верхушку высокого дуба, откуда видно ичинскую площадь. После дождя там не было ни души. Только перед своей лавкой стоял галантерейщик Шпанский и наматывал радугу на согнутую в локте руку.
Румцайс соскользнул с дуба, как всадник с лошади.
— Этого так оставлять нельзя!
Он обмахнул рукавом сапоги и заторопился по тракту в Ичин.
Вошёл он в городские ворота и увидел бургомистра Гумпала. Поскольку князь всё ещё сидел взаперти в башне, княгиня Майолена снова назначила Гумпала главой города, чтобы городская власть была в крепких руках.
Гумпал вышагивал в новых полосато-радужных штанах через площадь к ратуше.
«Шпанский продаёт радугу городской знати на штаны, — сказал себе Румцайс. — Надо спешить».
Бургомистр Гумпал шёл по площади, а Румцайс — следом за ним. Поднимаясь по ступенькам к дверям ратуши, Гумпал невзначай оглянулся и увидел Румцайса. Он поднялся ещё на одну ступеньку и говорит:
— Ну, Румцайс, уж не задумал ли ты снова чего против меня? Князю от тебя уже досталось. Только недолго гулять тебе на Свободе. Княгиня Майолена возвращается из Копытова, она выпишет из Фландрии замочного мастера и он выпустит его светлость князя из башни.
Румцайс не ответил на это ни «да», ни «нет» и тихой разбойной поступью направился в галантерейную лавку Шпанского.
Шпанский разложил в витрине лавки несколько локтей радуги и даже бумажку с ценой прикрепил: «По два гульдена за локоть». А из дверей лавки выбежала жена его Шпанская и закричала на всю площадь:
— Сейчас мой порежет на куски и остальную радугу, и мы станем продавать её и простым людям!
Румцайс, не мешкая, подался в лавку, а там Шпанский кромсает ножницами радугу на кусочки.
Румцайс как грохнет кулаком по прилавку:
— Хватит! Пойдёшь со мной и вернёшь радугу на небо!
А Шпанский ему:
— Накось! — И постукал себя ножницами по носу. — Вот это видел?
— Ты что же, собираешься торговать краденым товаром? — попробовал Румцайс вразумить его по-хорошему.
— Приятно услышать такое именно от разбойника!
Шпанский презрительно скривил губы и как ни в чём не бывало продолжал стричь радугу.
Румцайс вынул пистолет.
— Видишь пистолет? Я сейчас как стрельну, а ты как испугаешься, и я всё равно отберу у тебя радугу.
— Ничего ты не выстрелишь, — преспокойно отвечает лавочник. — Сырость-то вон какая тут от радуги. Порох твой давно отсырел.
Румцайс нацелился пистолетом в угол и нажал курок. А пистолет — молчок.
— Вот видишь, — хихикнул Шпанский и знай себе стрижёт.
Засунул Румцайс пистолет назад за пояс и вышел из лавки. Встал на площади, опёрся на борт фонтана и задумался: как найти управу на галантерейщика?
На
Румцайс посмотрел на Гумпала, и его осенило в голову пришла та самая нужная мысль, которую он ждал. Он тихонько перебежал площадь и спрятался за одной из колонн галереи возле лавки Шпанского.
Когда Гумпал важно прошествовал мимо, Румцайс подстерёг его, и — хвать за радужные панталоны, сдёрнул их и лишил бургомистра заодно со штанами и всей его важности. Гумпал ахнул и влетел в лавку галантерейщика.
— Что за дрянь ты мне подсунул вместо ткани? — закричал он с порога. — В жизни подобного не видел! Штаны с меня ветром сдуло или уж не пойму, как ещё. Ты продал мне негодный товар, я через это пострадал, потеряв штаны, а вдобавок и своё достоинство. За штаны ты заплатишь семь гульденов, а за утрату мной достоинства — триста.
Шпанский — ни в какую: не дам, мол, и всё тут.
Гумпалу надоело препираться с лавочником. Свистнул он что есть силы в свисток, и в тот же миг на свист явился староста Фиштула с двумя городскими стражниками.
— Шпанский, шагом марш в кутузку!
А Румцайс, не теряя времени, принялся орудовать у Шпанского. Он быстренько смотал радугу, что лежала на прилавке, и засунул сё за пазуху. Радуга такая тонкая и нежная, что её вошло бы туда и тысяча метров! Потом он как ни в чём не бывало вышел из лавки.
Дома Маня взяла иголку и сшила куски, которые лавочник успел порезать. Она трудилась до тех пор, пока всю не сшила. И тогда Румцайс снова повесил радугу на небо, только ичинский конец подтянул немного повыше, чтобы Шпанский больше не мог его достать.
Как Румцайс ловил рыбу
Когда Ржаголецкий лес перестал дрожать и трепетать после страшной грозы, переломавшей немало деревьев, Румцайс сказал Мане:
— Дров у тебя теперь довольно, а я отправлюсь на рыбалку, принесу чего-нибудь к обеду.
— Поторопись, Румцайс, полдень близко, — напомнила ему Маня.
Румцайс вырезал ореховый прут, сделал себе удилище. Привязал к нему леску, сплетённую из шести конских волосков, на крючок нацепил муравьиное яйцо. И сел с удочкой на берегу лесного озера выше пещеры, где издавна находились владения водяного Ольховничка.
Волны поигрывали поплавком, но ни одна рыба не тронула приманку.
Румцайс встал, решив сходить в Ичин и купить к обеду хотя бы селёдку. Тут поплавок заплясал и исчез в чёрной глубине омута. Румцайс дёрнул удочку с такой силой, что в кронах дубов загудело. Но на крючке вместо рыбы Румцайс увидел пробку. Здоровенную, выточенную из крепкого дуба затычку.