О египетских мистериях

Автор неизвестен

Во времена Ямвлиха жил еще наидиалектичнейший Алипий, который имел тело весьма малых размеров и который превзошел это карликовое, весьма малое тело, так что казалось, будто такое видимое тело является лишь душой и умом, и недостающее у него в отношении тела не перешло в большее, но израсходовалось ради более божественного облика. Итак, подобно тому как великий Платон говорил, что божественные тела, наоборот, пребывают заложенными в души⁶, и в этом случае кто-нибудь мог бы, пожалуй, сказать; что и его тело погрузилось

в душу и сдерживается ею и подчиняется ей, как у лучших. Так вот, этот Алипий имел множество почитателей, но воспитание у него сводилось лишь к совместной жизни, к книгам же ни один из них не прикасался. Поэтому весьма охотно они переходили к Ямвлиху, поскольку

у того утоляли жажду из источника, превыше всех бьющего ключом и не замыкающегося в самом себе. Когда слава обоих была уже чрезвычайно велика, они как-то встретились друг с другом, или же сблизились, словно звезды, и эта встреча состоялась в театре, словно являвшем великое святилище муз⁷. Поскольку Ямвлих скорее предпочитал отвечать на вопросы, нежели задавать их, Алипий, против всякого ожидания отказавшись от какого бы то ни было философского вопрошания и поддавшись влиянию театра, спросил его: «Скажи мне, философ, не правда ли, богач-или сам преступник, или наследник преступника, да или нет? Ведь ничего иного не дано». Тот же, оскорбившись на эти обидные слова, ответил: «Но ведь, пожалуй, способ нашей беседы, наиудивительнейший из всех людей, не таков, чтобы выяснять, какой у кого излишек есть во внешнем, но чтобы узнать, кто каким преимуществом обладает в свойственной и подобающей философу добродетели». Сказав это, он удалился, и, после того как он уклонился от ответа, разошлось и собрание. Уйдя же и оставшись наедине с собой, он поразился остроте мысли того и после этого часто встречался с ним частным образом и столь возлюбил этого мужа за аккуратность и сметливость, что когда тот умер, составил его жизнеописание.

И пишущий эти строки познакомился с этими записями; и написанное, словно по уговору, делается неясным, и глубокая тьма окутывает это сочинение, причем

не вследствие неизвестности имевших место событий, но поскольку оно содержит, например, некую длинную воспитательную речь Алипия, но упоминания о многих его рассуждениях, имевших глубокий смысл, в нем не приводятся. Говорит Ямвлих в этой книге про путешествия; в Рим, для которых не только причины не указывается, но и какие бы то ни было проявления величия души во время них не свидетельствуются. Напротив, то, что говорили многие, пораженные этим мужем, упоминается лишь мимоходом; то же, что он сказал или сделал достойного внимания, вообще не находит здесь места. Похоже, удивительный Ямвлих испытал то же самое, что художники, которые рисуют живших в их время людей: когда они желают привнести в рисунок что-то привлекательное от себя, они тем самым разрушают весь соответствующий оригиналу образ, так что не только правильно не изображают свою модель, но и не достигают красоты. Так и он, предполагая восхвалять Алипия, как это, поистине, было бы справедливо, показывает грандиозный размах совершавшихся при нем в судах наказаний и преступлений, но не излагает ни их причин, ни поводов, как это свойственно по природе политическому рассуждению, а, намереваясь сделать это, тем не менее не показывает всего характера жизни того, едва оставив для выяснения людям, обладающим острым зрением, малейшие намеки на все то, что удивляло современников в этом муже, и прежде всего он не оказывает должного почтения его стойкости и неустрашимости перед лицом ужасных опасностей и остроте и проницательности его слов. Происходил же Алипий из Александрии. И это все, что касается его. И умер Алипий уже старым в Александрии, а вслед за ним скончался и Ямвлих⁸, и осталось после него

множество корней и источников философии. И в это движение имел счастье внести свой вклад и пишущий эти строки. Ибо перечисленные ученики разошлись по различным частям всей Римской империи; Эдесий же поселился в Пергаме в Мисии.

Комментарии

Ямвлих о египетских мистериях

Перевод трактата Ямвлиха «О египетских мистериях» выполнен по классическому изданию: Jamblichi de mysteriis liber, rec. G. Parthey. Berolini, 1857. Сверка текста произведена по изданию: Jamblique. Les mysteres d'Egypte, texte etabli et trad, par Ed. des Places. Paris, 1966. На русский язык книга переведена впервые.

¹ Гермес – сын Зевса и Майи. В древнегреческой религии – итифаллическое божество плодородия и воздушной влаги, связанное также с загробным миром. Считался вестником божественных словес и к тому же душеводителем, сопровождавшим тени умерших в Аид. Функция вестника богов во времена эллинизма превратила его в покровителя всяческого знания и «знающего» слова. Он же стал центральной фигурой развивавшейся в Египте герметической теологии (эпоха эллинизма). Поскольку в собственно-египетской религии функции, подобные Гермесовым, выполнял бог Тот, автор называет Гермеса-вестника «общим

богом».

² Имеются в виду так называемые герметические сочинения. См. о них ниже (VIII,1).

³ Перечисляются философы и ученые, побывавшие, согласно античной традиции, в Египте. «Однако в Гелиуполе нам показывали дома жрецов и школы Платона и Евдокса; Евдокс прибыл туда вместе с Платоном, и они оба, по словам некоторых писателей, провели 13 лет с жрецами… Платон и Евдокс только с течением времени снискав расположение жрецов, сумели убедить их сообщить им некоторые основные положения своих учений; тем не менее варвары скрыли большую часть своих знаний. Однако эти люди научили Платона и Евдокса применять доли дня и ночи, которые, набегая сверх 365 дней, наполняют время „истинного" года» (Страбон. География, XVII, I, 29).

⁴ Автор говорит об экзегетах -истолкователях священных писаний. Экзегетика как форма мысли и способ отношения к священному тексту возникла позже эпохи Пифагора и Плотина. Однако впервые она начала развиваться именно в Египте, среди близких ко двору Птолемеев иудейских и египетских богословов. Для времени же написания трактата экзегетика была естественным языком богословия.

⁵ Халдейские мудрецы – вавилонские богословы и астрологи, традиционно считавшиеся носителями тайных учений. По свидетельству Дамаския, Ямвлиху принадлежало отдельное сочинение по халдейскому богословию («О первом принципе», р. 115 Корр.: «Как полагает великий Ямвлих в книге о совершенной халдейской теологии…»).

⁶ Ассирийцы – здесь синоним «халдеев».

⁷ Стелами Гермеса называли вертикальные каменные плиты, на которых были запечатлены герметические сочинения.

⁸ "Е?????, т. е. природное, врожденное знание о богах,- широко распространенная в поздней античности идея. Мы встречаем ее, например, у эпикурейцев, которые

говорили о «предзнании» (????????) богов (Цицерон. О природе богов, I. XVII, 44). С другой стороны, об этом же писали христианские апологеты, например Иустин: «Бог – не имя, но мысль о чем-то неизъяснимом, всажденная в человеческую природу».

⁹ Во-первых, потому, что это «предзнание». Во-вторых же, по той причине, что в неоплатонической концепции, идущей от Плотина, знание не является высшей формой отношения к Абсолюту, поскольку вселенский Ум ниже Единого и порождаем последним. Первоначало не может быть знаемо. «Соприкосновение», «единение» -так точнее можно выразить совершенную ступень отношения к богу (см.: Плотин. Эннеады, V 3.10; V 6.6; VI 9.9). Или, как будет показано ниже в тексте трактата, знание всегда предполагает удвоенность («родовое различие»), однако монада, единство, выше двоицы.

¹⁰ Эта связь предшествует любому различию. Парадигмой неоплатонической мысли следует считать убеждение, что единство в онтологическом плане предшествует различению и, более того, охватывает его. Единство не отличается от различающегося (иначе в нем не было бы единства как такового), но присутствует как принципиально не вычленяемое (т. е. отличаемое) основание последнего. Поэтому-то оно и не является предметом сомнения, ибо сомнение предполагает суждение, двойственность, следовательно -уже различие.