О, голубка моя…
Шрифт:
– Но я вообще-то пришёл сдать мозги и хотел спросить, почем…
– Молчать! Вы не у себя на кухне. Вопросы задавать буду я. Ваше дело – отвечать… Готовы? Тогда пожалуйте в кресло.
– А как же мозги?
– Не всё сразу. Дойдём и до мозгов. Давайте по порядку. Вы пили утром кофе?
– Жена чай заварила, из пакетиков, «Липтон», кажется. Кофе – он у нас по праздникам… санкции и все такое…
– Ваше полное имя?
– Так вы же знаете… Сумароков я, Иван Павлович.
– Вы работаете, учитесь?
– Я по специальности поэт.
– Как вы себя
– У меня всё хорошо. «Единороссию» и политику правительства поддерживаю. А я что, под следствием? – Сумароков счёл себя оскорбленным глупыми вопросами и немного расхрабрился.
– Типичная реакция тех, кто к нам попал. Хамить не советую.
– Простите, я немного нервничаю.
– Это заметно.
– Думаете, я от вас что-то скрываю?
– Следствие покажет. Сейчас глубоко вдохните. Вы работаете на иностранное правительство?
– Что вы… побойтесь Бога… зачем мне это?
– Молодой человек, кого бы вы ликвидировали в первую очередь, если бы попали в плен к врагам и перед вами стоял выбор: вашего начальника или застрелиться самому? Можете не отвечать, но это вопрос о вашей лояльности, понимаете?
– Предпочёл бы себя.
– А если бы речь шла о…
Доктор зыркнул на потолок.
– Смотря по обстоятельствам. Ничто человеческое, как говорится, мне не чуждо.
– Вы уклоняетесь от ответа. Хорошо, поставим вопрос иначе. Готовы ли вы умереть за родину?
– Разумеется, да. Как всякий уважающий себя патриот.
– Для нас важно, чтобы вы были предельно откровенны, потому что на вас может оказать давление иностранная разведка в целях получения ценной информации политического или экономического характера, если у вас есть слабые места, о которых мы не знаем. Так что лучше в ваших же интересах всё рассказать.
– Я с вами откровенен.
– Хорошо. Спасибо. Вы входите в какую-либо террористическую ячейку? Иностранный агент влияния?
– Боже упаси!
– Не нервничайте, ведите себя спокойно. Вам дать воды?
– Я спокоен.
– Жена считает вас честным человеком?
– Надеюсь, что так.
– Вы не должны делиться о характере своей работы дома. Вы должны отдавать себе отчёт в том, что придётся лгать близким людям, они даже не должны догадываться, чем вы на самом деле занимаетесь.
– Я готов дать подписку о невыезде хоть сейчас. А чем я занимаюсь?
– Всему свое время. И ещё. Скажите, вы имели интимные отношения с кем-либо кроме жены?
– Это ещё вам зачем? Моя личная жизнь – моя личная жизнь.
– У патриотов нет личной жизни! Мы знаем не понаслышке, постель многим развязывает языки, и если какая-нибудь ваша случайная знакомая услышит, как вы разговариваете во сне…
– Простите, но это что, шутка такая?
– Что ж, мы видим, вы неплохо подготовлены. Вы когда-нибудь делились информацией с иностранной разведкой?
– Помилуйте, я же сказал… Ни сном, ни духом… Меня хоть режь, а тайну не выдам…
– Вы хорошо держитесь, Сумароков, похоже, прошли специальный курс, признайтесь, и вам ничего не будет. Нам доподлинно известно,
– Уверяю, я вас не подведу. Вы ни разу не пожалеете. Если честно, я на мели и готов на всё.
– Что ж… Благодарим за ваше время. Подпишите здесь, здесь и здесь… Пройдите в отдел кадров – и за работу. Поздравляю с назначением…
Приснится же такое… Сумароков встал, с хрустом потянулся. Вышел на веранду. Облокотился на перила. Домик, собственный домик – небольшой, в две комнаты, гостиная, кухонька, кладовка, санузел, – но свой. Никогда бы не поверил, если б раньше сказали, что такое возможно… Сьюдад Ла-Палома… В какие края меня занесло…
– О, голубка моя… – Сумароков попытался вспомнить слова с детства въевшегося в голову популярного шлягера, который кто только не исполнял, от Мариэтты Альбони до Аллы Пугачевой. – Как тебя я лубл-у-у-у… Далее следовал провал в памяти, но это не испортило ему настроения… В синем просторе… дальнем чужом краю… ла-ла-ла… ла-ла-ла… Хорошо-то как!..
Сумароков не знал, – да и ни к чему ему это было, – что автор мелодии, композитор и музыкант из Страны Басков Себастьян Ирадьер и предположить не мог, что после того, как «Голубка» впервые прозвучала на набережной Малекон и была подхвачена местными хабаньерос, она получит не просто всенародное, а общемировое признание. Он не был завистлив, к чужой славе относился спокойно, без ревности, как и подобает уважающему себя поэту, следуя правилу: а караван идёт… пускай себе тешатся.
Зима в этом году выдалась вопреки прогнозам совсем уж до противности мягкая, старожилы и не припомнят, и весна пришла рано. Солнышко с каждым днём пригревало всё сильнее, можно не спеша прогуляться по окрестностям, пройтись, – пока не понаехали американцы с немцами да китайцами, – узкими городскими улочками, полюбоваться сохранившими первозданный колониальный стиль домами, подышать свежим, утренним, без автомобильных удушливых примесей воздухом, прислушаться к деловой скороговорке океанского прибоя: всё ли у него в порядке…
А женщины… Какие женщины, горячие, игривые… Ух!.. На работу идти не надо. Хочу – пишу, хочу – в носу ковыряю. Благодать.
– Ванечка! – послышался голос Вали-Валентины. – Кофе остывает, иди уже, завтракать пора… Я тебе сегодня заварила индонезийский. Круассаны с повидлом будешь?
Сумароков не то, чтобы любил или не любил спутницу по жизни, – привык… Ему нравилось, что за ним присматривают, угождают, обслуживают, признают главой семейства. Нравилось и то, что Валентина умела готовить. «Асадо а ля паррилла», если по-простому, жаркое, жареное мясо, да в местном соусе «сальмуэра», – пальчики оближешь. Собственно, потому и взял Валентину с собой.