О кораблях и людях, о далеких странах
Шрифт:
– Господин капитан, - поправляет недовольный боцман.
– Господин капитан Вельксанде. Первую группу ведет боцман Хеннигс. Вторую группу - господин боцман...тут он задумывается на минутку, - ...господин боцман Иогансен, а третью группу - боцман...
– Господин боцман!
– рявкает вдруг Глотка.
Гейнц Шене вздрагивает. Глубокая морщина пересекает его лоб. Нервным движением он приглаживает свой ежик:
– ...Господин боцман... господин боцм-а-а-ан...
– Ну, как же меня-то зовут?
– спрашивает его боцман, и голос его звучит совсем не громко,
А тот опустил голову и силится вспомнить. Вдруг складка со лба исчезает, круглая мордочка блестит будто само солнышко.
– Господин боцман Глотка!
– торжествующе выкрикивает Сосунок.
На секунду воцаряется мертвая тишина. Ребята затаили дыхание. Первым не выдерживает Куделек и прыскает, остальные за ним.
– Лечь!
– орет боцман Глотка. Это единственное, что приходит ему сейчас в голову.
– Лечь! Встать!.. Лечь! Встать!.. Лечь!..
5
Почти по самой середине судна, от первой мачты - фока до главной-грота, прямо на палубе тянется низкий, но длинный - метров в пятьдесят - барак. В кровле его прорезаны большие окна. Это - кубрик. Других помещений для ребят на судне нет, и свободное от занятий время они проводят сидя на койках. Сейчас сюда доносится звон ложек и вилок.
Наконец в репродукторе скрипит голос Медузы, сегодня он вахтенный боцман:
– Выходи строиться!
Ребята соскакивают с коек, поправляют одеяла и бросаются наверх. Здесь они выстраиваются и предъявляют боцману ложки и вилки. С некоторых вилок Медуза ногтем указательного пальца соскабливает ржавчину или остатки еды. По его ухмыляющейся физиономии видно, какую великую радость доставляют ему подобные "находки".
И тут же следует неизбежное в таких случаях: "На бак шагоммарш!" Вилки от такой процедуры чище не делаются.
Но вот контроль окончен, и ребята гуськом бегут по длинному темному коридору в столовую. Это большое помещение, слабо освещенное несколькими бортовыми иллюминаторами и лампами на потолке. На длинных столах дымятся огромные миски, сверкают пустые тарелки.
– Опять капуста!
– ноет кто-то.
Гейнц Шене вскрикивает от боли и трясет рукой, держа другую ковшиком у рта. Наконец ему все же удается проглотить щепотку капусты, которую он через спинку стула достал из миски и поспешно отправил в рот. Он пытается утихомирить боль, прикладывая к языку носовой платок.
За небольшой стол, стоящий несколько в стороне, никто пока не садится. Там сверкает белизной скатерть и дымятся два блюда с картофелем; рядом стоит тарелка с морковью и соусница.
Куделек подталкивает Руди. Другие ребята тоже начинают посматривать на столик.
– А у них-то еда получше!
– возмущается толстоморденький Сосунок.
– И за едой тебе покоя не дают!
– замечает Эрвин Шульц, юнга с крупными выступающими зубами.
Первым из боцманов входит Глотка. Он не спеша поудобнее устраивается на стуле, уголком носового платка протирает нож и вилку. Ребята не спускают глаз с дымящейся капусты.
– Трава да вода и для виду немного сала подброшено! вздыхает Куделек.
– Са-а-адись!
Ребята, словно сорвавшись с цепи, набрасываются на миски с капустой.
Последним за столик с белой скатертью садится Медуза.
Юнга в белой куртке ставит перед боцманами блюдо с жареным мясом. Миски на больших столах вновь пополняются капустой. Здесь ворчат по поводу такого меню, у которого, пожалуй, одно достоинство - еда горяча. Восемьдесят голодных желудков бурчат от нетерпения. Со всех концов слышно, как ребята дуют на капусту. Дежурные следят зачтем, чтобы миски с капустой были всегда полны.
О! На учебном судне кормят до отвала!
Ребята едят осторожно. Понемногу горы капусты на тарелках становятся ниже.
Руди смотрит на боцманов. Глотка курит. На блюде лежат два кусочка мяса. Медуза тоже кончил. Он вытирает рот носовым платком. Боцман Иогансен жует медленно и обстоятельно.
Руди возвращается к своей тарелке. Теперь капуста уже не так горяча. Наконец-то можно утолить голод. Никто уже больше не разговаривает, слышится лишь стук ложек.
Вдруг Медуза кричит:
– Шабаш!
Ребята удивленно поднимают головы. На тарелках еще горы капусты. Мало кто воспользовался добавкой.
– Встать, господа!
– кричит Медуза.
Ребята недоуменно переглядываются. Кое-кто, колеблясь, встает.
– Шабаш!
– повторяет Медуза.
– В следующий раз будете поживей управляться. Я ведь уже успел поесть?
Ребята стоят возле своих стульев. Они все еще не решаются выходить.
– Как раз, когда капуста остыла и ее можно есть, - тихо произносит Руди. Остальные тоже ворчат.
Медуза, расставив ноги, стоит посреди кают-компании.
Он втянул голову в плечи, пригнулся и очень похож сейчас на разъяренного быка.
– Живо, живо!
– приказывает он и улыбается, будто выгонять ребят из столовой доставляет ему несказанное удовольствие.
За боцманским столом теперь никого нет. Приглушенные голоса ребят жужжат в зале, как вспугнутый рой пчел.
Кое-кто, помешкав, уже успел выйти в коридор.
Руди до боли стискивает зубы. Ему хочется остановиться, побежать к столу и съесть все, что осталось. Он же голоден! "Надо во что бы то ни стало еще поесть!" - так и стучит у него в висках, но он ничего не говорит, ничего не делает. Мелкими шажками он плетется за ребятами, проходящими мимо столика, накрытого белой скатертью.
До этого дня Руди никогда не думал о том, правильный ли отдан приказ или неправильный. Он выполнял все приказы. "Так оно и положено! Приказ есть приказ".
В юнгфольке, правда, им никогда не отдавали серьезных, трудновыполнимых приказов. "На-лево!", "На-право!", "Шагом марш!" Ну уж на худой конец, самое страшное - это: "Ложись!" Он всегда делал, что ему приказывали, да ему и легко было, даже весело. Как и всем другим, ему приятно было шагать под звуки фанфар или бодрого оркестра. Трам-тара-рам-там-там! гремит большой ландскнехтский барабан. Он-то и подсказывал им, когда надо вышагивать левой. Все это было легко, но теперь?