О кораблях и людях, о далеких странах
Шрифт:
"Дух" настойчиво рекомендовал Холлеру никогда больше не ходить к капитану, так как в противном случае ему, "духу", придется явиться снова. Но Холлеру, по-видимому, вполне достаточно одного явления "духа", да и его друг кочегар Пиус тоже только один раз выкурил дорогую сигарету того сорта, который обычно покупает в буфете капитан. Уже на следующий день к кочегару явились "гости", и эти "гости" оставили на теле Пиуса огромное количество больших и малых синяков. Кроме этого, они натерли ему спину сапожной ваксой. С тех пор д'Юрвиль очень сдержан и вежлив со всеми, он надеется, что к нему эти "гости" не придут.
Матросы не разрешают ни Холлеру, ни д'Юрвилю, ни Пиусу сидеть с ними вместе.
У
Огонь этот уже пылает. Вот кто-то со всего размаха стучит кулаком по столу. Да, многие из них всю жизнь только и думали кулаками. Ничто не связывает матросов с теми, кто живет на мостике и под ним. Там они стоят за штурвалом, порой драят палубу, там они уходят в машинное отделение, там они по вечерам иногда выпивают кружку пива или время от времени получают аванс, но те, кто живет там - штурманы, Механики, капитан, - чужие. Правда, и среди них есть порядочные люди, но большинство из них держится подальше от матросов, по своей ли воле или по приказанию свыше. Вот уже многие месяцы команда плавает с этим капитаном. На рождество он им "выставил" бочку пива, но ведь это было уже давно, и только на рождество. С тех пор прошло почти два с половиной месяца, и каждый из них стоил года. Это месяцы бесконечных шлюпочных учений, тупой муштры, бестолковых тревог. Не умолкают нелепые команды, свист сигнальных дудок, крики: "Марш-марш" и "Давай живей!" А второй штурман - капитанский подпевала дошел до того, что вопит на фельдфебельский манер: "Как стоишь, скотина!" По отдельности - это капли, но постепенно капля за каплей переполняют чашу терпения. Моряки - народ суровый, но моряки - люди свободные. Они любят свободу, как любят море. Они чувствуют себя связанными со своим кораблем. Для них корабль не мертвый, они слышат биение его сердца, слышат его дыхание. Они как бы сливаются с ним и в бурю и в штиль. Матрос сделает все для своего корабля, так как на море - это его родина, его дом. И, когда налетает шторм и свирепствует день, второй, третий, матрос знает, что ему не будет сна, и что он вместе со своим кораблем будет бороться против этого шторма, и нет у него строго ограниченного рабочего времени - это время определяет корабль. Матрос не ворчит. Нужно кораблю - он тут как тут. Но, если какой-нибудь капитан или штурман потребуют от матроса того, что кораблю ни к чему, матрос заартачится. Он будет работать, не откажется от самой грязной работы, но этот труд должен иметь смысл. А спускать шлюпку на воду, затем снова поднимать ее и опять спускать, кричать "пожар", когда нигде не горит, поднимать паруса, чтобы опустить их снова, - в этом нет смысла и пользы ни для матроса, ни для корабля. Господин капитан вот уже два месяца подряд день за днем заставляет команду проделывать эти никому не нужные упражнения.
Сперва команда подчинялась, потому что она знала: на корабле должна быть дисциплина, иначе в момент опасности судно может погибнуть. Но с каждым днем матросы подчинялись неохотнее. Их измотала лихорадка, беспощадный солнцепек, а, главное, бессмысленная муштра. Они были уже на грани нервного шока, начали колотить друг друга.
И тогда капитан запретил продавать им пиво. А они не привыкли пить воду. И с каждым днем созревал их гнев, созревал, подобно плоду на дереве. И ныне гнев этот созрел.
2
Тяжелы матросские кулаки. И матросы готовы сейчас же, в эту же ночь, разнести мостик в щепы. Но это был бы один из диких бунтов, которые так часто случаются на кораблях в тропиках. И боцман сказал матросам, что и у гнева должен быть свой смысл, своя цель.
– Мы должны чего-то добиться для себя! Мы же не хотим, чтобы над нами издевались, как над рекрутами в казармах.
У Руди горит голова, горят глаза, он дрожит от возбуждения, когда наконец начинает понимать, что случилось в эту долгую ночь и что еще должно случиться. Ведь все это он однажды уже пережил, когда Медуза на "Пассате" чуть не до смерти загонял Эрвина. И еще когда они сидели в спальне на койках и Руди сказал: "Трусы нам не нужны!" Как давно это было! Но Руди этого не забудет никогда.
Ухмыляющаяся физиономия Медузы преследует его и во сне. Он не может отвязаться от этого видения. И вдруг он начинает понимать, что он уже не мальчик, каким он был на учебном корабле. И он громко говорит:
– Самое важное - чтобы мы все вместе выступили!
Становится очень тихо. Матросы с удивлением смотрят на юнгу. Руди краснеет, но не теряет присутствия духа.
Нет, теперь уже не теряет.
– И, если сдаст хоть один, все может полететь кувырком!
– добавляет он. Голос у Руди такой низкий, что ему даже не верится, что это он сам говорил, - такие в нем появились мужественные нотки.
– Вот как у нас тогда было - боцман Иоганеен может это подтвердить, - он был тогда у нас...
Руди счастлив, что может назвать свидетелем и соратником боцмана Иогансена. Матросы с удивлением слушают рассказ юнги о бунте на "Пассате". Руди не собирался ничего рассказывать, это вышло само собой. И, пока он говорит, в нем растет мужество и упорство. Как тогда, на "Пассате".
Матросы переглядываются, каждому хочется что-то сделать: один набивает трубку, другой скручивает сигарету, третий откашливается, четвертый приглаживает волосы.
Вдруг Черный Губерт говорит:
– Ай да Генрих! С виду не скажешь!
Руди долго смотрит на кочегара. Потом лицо его становится суровым, на лбу появляется глубокая складка, и он поправляет:
– А меня ведь Руди зовут, чтоб ты знал!
И тут матросы смеются.
Через иллюминаторы падает в кубрик первый утренний свет. За лесом взошло солнце.
Капитан шагает взад и вперед перед своей каютой. Иногда он останавливается и смотрит на часы. Руди и Георг, спрятавшись, следят за ним. Вдруг капитан рывком открывает дверь в кабину первого штурмана, и ребята слышат, как он кричит:
– Сверить часы!
Юнги смотрят друг на друга, ничего не понимая. Сверять часы? Сейчас? Зачем это?
Капитан выскакивает из каюты первого штурмана и чертыхается:
– Что за свинство! Вахтенный матрос!
Не получив ответа, он кричит снова:
– Вахтенный!
Но вахтенный не показывается. Юнги видят, как капитан поднимается по трапу на мостик. Тогда Руди запирает буфетную, а Георг - кают-компанию. Оба прячут ключи в карман и медленно приближаются к проходу под мостиком. Здесь они ждут. Наверху бьют склянки. "Капитан сам бьет склянки?" удивляется Руди.
С мостика раздается голос капитана:
– К шлюпочному учению становись!
У кубрика собрались матросы. К ним подходят несколько кочегаров. Они тихо переговариваются. Один из матросов закуривает.
– Где вахтенный матрос?
– кричит капитан.
Никто ему не отвечает. Матросы стеной стоят перед кубриком.
– Отставить курение! Становись! Уже четверть третьего!
– слышится с мостика.
Матросы поглядывают за борт. Они стоят поперек всей палубы от бак-борта до штир-борта. Руки скрещены на груди или спрятаны в карманы. Среди них боцман Иогансен и плотник Тетье.
– Вы можете что-нибудь понять?
– спрашивает капитан первого штурмана, вышедшего из каюты.
Капитан всю первую половину дня был на берегу и вернулся только к обеду. Первый штурман приказал боцману Иогансену дать матросам задания, и матросы работали. Они сплели два швартовочных конца. Они хотят работать. Но на муштру они не согласны!
– Никто склянок не выбивает! Растяпы. Этот парень у меня попляшет!
– Капитан перегибается через перила: - Вахтенный!
Капитан сбегает с мостика и останавливается в правом проходе под ним. Руди и Георг стоят в левом. Никто из матросов не сделал и шагу вперед.