О кораблях и людях, о далеких странах
Шрифт:
По палубе снуют чужие люди, и их так много, что Руди даже представить себе не может, зачем они сюда пришли.
Кок Ати вытирает руки о новый фартук - за весь рейс на нем такого белого не было - и подает руку подбежавшей к нему женщине. Та вдруг начинает плакать и бросается к нему на шею. Он кладет свою большую руку ей на голову.
Тихо разговаривая, они шагают к камбузу. Руди подходит к фальшборту, облокачивается рядом с Георгом. Внизу, на причале, неподалеку от сходней, стоят четверо: двое в плащах с широкими поясами, на одном - бриджи и кожаная куртка. Четвертый -
Возле дверей первого штурмана толпится народ, люди с портфелями. Каюта открыта, и видно, что там тоже полно народу.
Капитан сидит у себя за письменным столом. Перед ним кипа бумаг. Руди проходит мимо, к койке, в конце каюты за занавеской. Руди наловчился работать, дело у него спорится, к тому же он сегодня в последний раз убирает в каюте. Его морская книжка уже у первого штурмана. Он ведь списывается с "Сенегала". Из матросов на "Сенегале" остаются только Холлер, д'Юрвиль, Ян Рикмерс и толстяк Иохен, который вот уже многие годы все собирается уйти с корабля, да так и не соберется.
Из кочегаров списываются: Гелые, Губерт, Кнут и Дедель. Иогансен и Тетье, конечно, тоже уходят. Георгу приказано в течение трех дней явиться в пароходство, но Георг и не подумает являться. Фите берет его с собой, он ему поможет. Все, кто покидает корабль насовсем, решают встретиться на берегу. Жалко, что первый штурман не вместе с ними. Жалко, что он всегда один. По правде говоря, он должен был бы быть с боцманом. Как-то Иогансен заговорил с ним, но штурман ответил: "Политика - это не для меня!"
3
Руди считает часы до полудня. Ничто его уже больше не удерживает на этом корабле, и он рвется на берег. Капитан сказал, что Руди; удивится, какой он ему напишет отзыв. Но Руди не удивится: он знает капитана.
В четыре часа - дня закончится последняя вахта Руди.
Свой матросский мешок он уже упаковал. После обеда будут выдавать жалованье. Тогда-то матросы и отдадут Клаусу деньги. Руди получит целых сто марок. И от аванса у него еще немножко осталось. Ему даже не верится.
Никогда у него не было столько денег.
Вдруг в каюте делается светло. Капитан поднимается.
В дверях стоят двое мужчин. На одном - светлый пыльник, другой - в бриджах. У него рубцы на подбородке.
Руди настораживается. Оба чужака показывают капитану раскрытые ладони. Руди успевает заметить что-то похожее на монеты, но очень крупные и с цепочками.
– Гартбах!
– представляется капитан и отдает легкий поклон.
– Мы пришли за одним из ваших подчиненных, - произносит человек в сером пыльнике, - надеюсь, он не уведомлен о нашем визите.
– Я же просил вас взять его еще в Куксгафене... чтобы избежать лишнего шума... Вы понимаете меня.
– Капитан отходит от дверей.
– Прошу вас, входите.
Руди быстро делает шаг за занавеску - он весь дрожит. Вдруг он слышит, как к койке приближаются шаги.
Но он не поворачивается. Застыв, он смотрит на пододеяльник, затем быстро отстегивает пуговицу, только чтобы чтото делать... Он давно уже постелил постель.
– Быстро сбегай вниз, Генрих!
– Капитан покашливает и говорит как-то торопливо.
– Принеси кофе и несколько бутербродов. Живо!
Руди выбегает вон. Человек в бриджах перелистывает бумаги на письменном столе. Прикрыв за собой дверь, Руди на минуту останавливается, чтобы перевести дух.
– ...кое-что узнали об этом Иогансене...
– слышит он и в ужасе зажимает рот ладонью.
"Иллюминатор открыт!" - проносится у него в голове.
– ...благодарим за ваш сигнал... Домашний обыск дал нам коечто. Неисправимый марксист.
– Я уже давно следил за ним. Вот мое письменное сообщение... Нет, он ничего не подозревает.
В каюте передвигают стул. Руди на цыпочках отскакивает от дверей; оглянувшись, он видит, как ручка опускается. Он делает несколько быстрых шагов и прячется под трап мостика.
– Нет, нет!
– говорит человек, вышедший из кабины капитана.
В следующую секунду Руди уже съехал на поручнях вниз и оглядывается, ища кого-то. На причале, возле сходней, все еще стоят оба типа в плащах. Они курят, пересмеиваются, и вдруг Руди вспоминает, где он их когда-то видел, но он тут же соображает, что этих двоих он никогда не мог видеть. То были другие, но совершенно такие же.
Это было еще дома, в Мейсене, когда арестовали доктора Шенбаума, отца Курта. Тогда подъехал автомобиль, из него вышли крейслейтер и четыре человека. Они вошли в дом и вывели из него адвоката Шенбаума. И эти-то четыре человека... нет, на них не было плащей. Но лица у них были почти такие же. В таких лицах есть что-то, что делает их похожими друг на друга, какая-то холодная ухмылка лежит на них, словно печать. Они так же сдержанно улыбались, так же небрежно прикасались к краю шляпы. Да, да, это были те же лица, что в Мейсене. И Руди бросается вперед. Он видит на баке боцмана Иогансена - тот вместе с несколькими матросами перетаскивает огромную бухту каната. Мимо Руди проходит Фите. Руди шепотом рассказывает ему обо всем. Фите говорит:
– Я сам ему обо всем скажу. Тебе нельзя!
– и уходит, сделав Руди знак рукой, чтобы он отправлялся к себе.
Руди нехотя повинуется. Несколько раз обернувшись, он видит шепчущихся Иогансена и Фите. Затем боцман что-то приказывает одному из грузчиков и исчезает в кубрике.
Руди идет в буфетную, наливает воду в бак, включает электрический кипятильник, режет хлеб и в конце концов обрезает себе палец.
Ругаясь, он засовывает его в рот, но потом все же перевязывает. Однако долго в буфетной он не выдерживает.