О кораблях и людях, о далеких странах

Рихтер Гец Р

Вечером мы все собрались у люка номер три, что сразу у мостика. Капитан произнес речь. Австрия теперь тоже входит в Германию. Немецкие войска перешли границу. Мы потом долго сидели у боцмана Иогансена. Я иногда боюсь за него. Толстяка Иохена с нами не было. Но были Нейгауз и Кнут. Кнут мне нравится. Из коры кокосового дерева он сделал продолговатую коробочку и вырезал много маленьких фигурок. Нейгауз теперь всегда вместе с Клаусом ходит. А Ян Рикмерс у боцмана больше не бывает.

Вчера первый штурман опять поругался с капитаном.

Встречаясь в салоне, они не разговаривают.

Открытое море, 17 марта 1938 г.

На

борту стало тихо. Я скучаю по неграм. Жозе в следующий рейс снова хочет наняться на "Сенегал", чтобы плавать со мной. Я его сфотографировал, но не знаю, как ему передать карточку. Ведь я в Гамбурге спишусь с "Сенегала". Почти все хотят списаться. Георг тоже. Но сказать об этом Жозэ я не смог. Уж очень он радовался, что мы с ним снова встретимся. Прежде чем негры сошли с корабля, им пришлось долго сидеть со своими "чемоданами" на палубе. На Жозэ были мои ботинки. Но до такого блеска я их еще никогда не доводил. Потом капитан приказал, чтобы они открыли все чемоданы. Он велел у них отнять все пустые консервные банки и пустые бутылки.

На следующий день мы пришли во Фритаун. Там брали уголь. Негры таскали корзины с углем на головах.

Я видел грузчиц-женщин. Они такие худые - кожа да кости. Потом на борт поднялись несколько торговцев. Я купил для Крошки вышитые домашние туфли. Вокруг корабля все время плавали негры на долбленках. И, если кто-нибудь бросал в воду монетку, негры ныряли и доставали ее зубами. Один все время кричал: "Алло, земляк!" Но других немецких слов он не знал. Когда мы снова выходили в море, я видел много акул. Негритянские долбленки к тому времени окружили английский пассажирский теплоход.

Там они заработают больше, чем у нас.

В открытом море, 24 марта 1938 г.

Я давно уже ничего не записывал - не было ни минутки свободного времени. Все надо сейчас драить, чистить.

Когда "Сенегал" придет в Гамбург, все должно сверкать.

На палубе матросы красят все, что только можно выкрасить. Красят и борта снаружи, сидя на подвешенных досках. Страшно, наверное, сидеть так над морем.

Погода замечательная - тепло.

Мы идем со средней скоростью девять миль в час, и первого апреля должны быть в Гамбурге.

Первый штурман тоже будет списываться в Гамбурге.

Он шепнул мне, что капитан не такой человек, чтобы хоть чтонибудь простить, и на месте боцмана он держал бы ухо востро. Я очень боюсь за нашего Гейна.

Ла-Манш, 29 марта 1938 г.

Бискайский залив остался позади. Но шторма там никакого не было и даже ничуть не качало. С тех пор как мы вошли в Ла-Манш, вода стала серой и воздух сделался холоднее. Я уже надел свитер.

Мы опять были у боцмана, все обсуждали, что будем делать в Гамбурге. Хорошо бы всем вместе попасть на другой корабль, но вряд ли это удастся. Иогансен сказал, что это ведь не самое важное. Главное - не терять друг друга из виду. Капитан до сих пор ни словом не обмолвился о нашем бунте. Он опять стал таким же, каким был в начале рейса. Но мы-то его хорошо знаем. Он даже разговаривает с боцманом и похвалил его за порядок на корабле. Боцман ему ни чуточки не доверяет. Я рассказал ему о том, что мне шепнул первый штурман.

Северное море, 1 апреля 1938 г.

Идет снег. Болтанка. Чернильница вот-вот соскользнет на пол. В Гамбурге куплю авторучку. Занавески перед койками тихо покачиваются. Изредка хлопает дверца шкафчика. В умывальнике

почти не осталось воды - вся выплеснулась. Время от времени над головой скрежещет штуртрос, а то вдруг налетит здоровая волна и так хлопнет по борту, что весь корабль вздрогнет. Кругом все уже снова, как зимой. Ни Дувра, ни Кале мы не видели. Туман. В Гамбург придем не раньше, чем завтра.

Стармех вчера чуть не упал за борт. Он опять здорово нагрузился. Вечером вышел из своей каюты и залез на сходни, будто сходить с корабля собрался. Я подбежал и вытащил его на палубу багром. При этом он упал и выбил себе два передних зуба. Теперь он совсем стал на старика похож. И костюм я ему, видите ли, багром порвал. Мне ему теперь нельзя и на глаза показываться: грозится утопить.

Но с ним-то я уж как-нибудь справлюсь. Вааль мне сказал, что у стармеха какой-то приятель в пароходстве служит, поэтому его нельзя прогнать с корабля.

IV

На родине.
– Четыре незнакомца.
– Испытание.
– Старый знако

мый.
– Снова в путь.

1

Серое холодное небо. Луга поблекли от снега и морозов. Деревья стоят голые, но на ветках уже виднеются почки. Когда выглядывает солнышко, облака вдруг становятся похожими на огромные белые паруса, и людей охватывает тоска по теплу, свету, цветам. Корабль идет по реке на юг.

Мимо скользят берега, и вдали уже виден луг, покрытый желтыми цветами.

Рослый сильный парень стоит на палубе. Лицо у него загорело, сильным плечам тесна куртка. Он смотрит на берег и почти с трепетом шепчет: "Выгон". Он вспоминает вдруг крашеные яйца, запах старой травы, такой, какой она бывает в марте или в холодном апреле. Он ощущает на кончиках пальцев бархатистые сережки, видит колокольчики подснежников, и крохотные звездочки маргариток, и большие одуванчики, слышит посвист скворца: Высоко в небе над рекой парит огромный аист. Увидев первый цветущий луг, Руди уже забыл все чудеса тропиков. Он забыл всю роскошь тропических цветов, стоило только выглянуть солнцу и осветить еще голые деревья родины.

Дети со школьными сумками гуськом шагают к деревне.

Они еще в пальто и теплых шапках. Огромная серая туча закрыла небо и вытряхнула на землю белые снежинки.

Смеясь, прыгают ребята среди пляшущих беленьких звездочек, а далеко на севере над морем сияет солнце.

"Может, я сегодня уже увижу Крошку?
– думает Руди.
– А послезавтра я поеду домой, к своим!"

Послезавтра! Как тут понять, что мир вдруг стал меньше, и время отсчитывают не суточными пробегами, не неделями и месяцами, а днями, часами и минутами?

Вдали под огромной шапкой копоти и дыма показывается город.

2

В половине двенадцатого "Сенегал" пришвартовывается. У причала собралась целая толпа. Люди машут руками, кричат, много женщин. Портальный кран подвозит к кораблю широкие сходни и опускает их. По ним бегут вверх женщины, затем поднимаются грузчики в толстых куртках, через плечо - сумки с бутылью кофе и куском хлеба. Они подходят к люкам, выбивают клинья, садятся за лебедки, здороваются с матросами, кочегарами. Многие давно знакомы. Грузчик и моряк - одна семья. Вот они ругаются, как могут ругаться только портовые грузчики: перебрасывают сигаретки языком из одного угла рта в другой, сплевывают и принимаются за работу. Огромные краны скрипят и визжат. Стальные стрелы, словно длинные пальцы, раскачиваются над кораблем.