О-Л 2
Шрифт:
— Какую? — с деланным удивлением ответил я.
Понятно, что бесплатный сыр — только в мышеловке, но что запросит Оракул? Щит — не отдам, баклажку мою походную — тоже.
— Положи правую руку на алтарь! — так же бесстрастно приказала белая маска.
— Куда?
Впрочем, можно было и не спрашивать. Из белой плоскости выдвинулось нечто вроде большого подноса — доска с бортиками. Я положил на нее руку и замер в ожидании.
Вроде ничего необычного не происходило…
— Довольно, —
— Куда девался Лофт и кто те существа, которые его похитили?
— Лофт удален из этого веера миров. Вместо него здесь остались двое — Артас и Арагорн. Они — его часть, но не целое.
— Зачем?
— Чтобы упростить ситуацию.
— Кому это надо?
— Тем, кого ты называешь ангелами, а я — Зрителями.
— Почему Хаос поглощает миры? Ведь равновесие — это сочетание Порядка законов и энергии Хаоса, так?
— Слишком много энергии — плохо. Во всем должно быть равновесие.
— Но Артас и Арагорн — равносильны.
— Да. Но в игру вмешался третий.
— Кто? Наблюдатель?
— Нет. Тот, кого ты называешь Шутом. И он же — в женском воплощении — Ложь. Как Артас и Арагорн — упрощенный Лофт, так Ложь — упрощенная Сарасвати-Белая.
Мне стало не по себе. Все связано между собой. А этот веер миров получается… словно кастрированный оно получается! Из него убрали что-то очень важное, поэтому миры корежит, как горящую бумагу.
— Так что же все-таки делать? Жить-то хочется!
— Найти и обезвредить, — неожиданно смеется маска. — А еще — создать условия для контролируемого оттока энергии. Впрочем, тебе бы это сказал любой механик. Главное, всегда помнить одно: истинного Хаоса в проявленном нет и не может быть. То, что есть — уже не Хаос, уже в той или иной мере упорядоченное, управляемое универсальными законами.
— Значит, Артас никуда не денется, — смеюсь в ответ я. — Он же проявлен. Подергается, как молодой в команде, пытаясь читерить, и будет играть по правилам… или по дыркам в правилах.
— Да. Но степень изменений Веера — на вашей ответственности, боги!
— Я — орк! Или — человек…
— Ты — то, что ты есть. И каждый момент — то, чем хочешь быть. Хочешь быть орком — будь им. Не хочешь — не будь.
— Пока — буду.
— Вот и ладушки! — серая маска почти целиком высунулась из-за грани. — Теперь иди сюда. Ты — мой.
Я послушно переместился на пару шагов и встал перед серой гранью.
— Окуни ладони в пирамиду!
Я протянул руки, коснулся чего-то упругого и мокрого, как водяная струя.
— Запоминай, что можешь, поймешь потом, — приказала серая маска.
В один миг перед мысленным взором пронеслись сотни картин.
Вот Арагорн о чем-то болтает с Наблюдателем.
— Значит, это — плохой воробей, — произносит Арагорн.
«Какой воробей? При чем тут воробей?» — проносится в голове.
И сразу же перед глазами — какой-то дворец, роскошный зал, одна из стен которого — переливающийся всеми цветами радуги водопад, текущий вверх. В паре шагов от обрыва — обитая пунцовым бархатом кушетка, больше подходящая для театрального фойе, на ней в призывной позе лежит черноволосая красавица — кудри рассыпались по полу, полные груди трепетно вздымаются…
А вот тот негр со шрамом на лице, который пытался убить меня. Он идет по щебенке Оси миров, но за ним дорога рассыпается в прах, развеивается пылью, и вместо не очень реальной, но уже ставшей привычной каменистой земли расползается клубящийся чернотой провал…
А вот какая-то девушка — совершенно земная, в джинсах и футболке с надписью НП «Будущее» идет по набережной неширокой реки, за которой видны новостройки — множество домов, подъемные краны, огромные баннеры «продается, аренда».
А вот…
Картины сменялись, как в калейдоскопе, я ничего не успевал запомнить, надеясь лишь на то, что в нужный момент что-нибудь да всплывет в голове…
— Иди сюда! — снова приказала серая маска.
Я удивился: куда «сюда», я же стою вплотную к пирамиде, но все же сделал шаг вперед — и сразу же оказался перед Костром.
Вокруг — тишина и пустота.
— Ара! — крикнул я. — Ара!
Никакой реакции.
— Ну и фиг с тобой! — пробормотал я и представил морду Мани, добросовестно сторожащего мои вещи. Правда, всех пожитков — седло, котелок да припасенный на утро кусок мяса, но все равно бросать не хочется.
Волк, наклонив голову набок, с тревогой наблюдал, как я появляюсь из пустоты.
Видимо, ему что-то не понравилось, поэтому он подошел ко мне, обнюхал, чихнул и только тогда успокоился.
— Привыкай, зверь, я теперь часто куда-нибудь уходить буду, — пробормотал я, не рассчитывая, конечно, что зверь меня поймет.
То, что я исчез из этой реальности полностью, а не одним лишь сознанием, вызывало тревогу и у меня. Раньше-то по девятому небу шлялось только то, что можно назвать душой. А сейчас Маня вел себя так, словно я действительно куда-то пропадал ненадолго.
Немного потоптавшись на месте, зверь улегся, опустив голову на лапы.
«Я покараулил, — донеслась до меня произнесенная кем-то фраза. — Теперь ты карауль, а я посплю».
«Кто это?» — насторожился я.
«Я?» — хихикнули в моей голове.
Маня лукаво щурился, глядя на меня. На волчьей морде — выражение такого ехидства, что я не выдержал и рассмеялся:
— Ну, ты даешь, зверь!
«Это ты — тупой и неумеха. Все запечатленные могут говорить с братьями. Я — не запечатленный, поэтому ты раньше не слышал меня, а теперь наконец-то научился».