О любви. О жизни… с болью
Шрифт:
Звали ее Алина, она училась на медика и жила с мамой и братом на Московской. Отношения наши начались стремительно. Я влюбился без памяти. Предложение сделал через месяц после знакомства. Через 3 месяца мы расписались, а через 5 лет она ушла от меня. Закончила институт, интернатуру, потом ординатуру, стала работать хирургом и поняла, что наши режимы работы не совпадают. А может встретила кого-то поперспективнее или надело жить с проблемным опером. То алкоголь, то ночные вызовы, то ранения. Развелись мы быстро, без шума и пыли, как говорится. Детей не было, совместно
После у меня были ещё романчики, но всё это несерьезно. Любви не было, переделывать себя я никому не давал. Да и надо это вообще? В общем, мама моя, к которой я вернулся после Алины, уже перестала надеяться на внуков. Ну и правильно. С моей работой жёны не задерживаются, скажем прямо. Да и сам я почти каждый день на острие…
Пока вспоминал бывшую жену, то уже доехали до отдела. Там уже всё по стандартной схеме и через пару часов отвёз Аню домой. Мы зашли проведать Олежку, который мирно спал на диване рядом с моей мамой, а "Кассандра-Аня" пошла отсыпаться и зализывать раны к себе домой. Ну а я куда? Снова на работу.
Так и жили. Аня работала, я периодически ее отмазывал по старой дружбе. Пару раз она попадала в больницы, то с побоями, то с ножевыми(так, ничего серьезного). Олежка сразу перекочёвывал на время к нам, пока Аня решала свои проблемы. Мама моя каждый раз принимала мальчишку с открытым сердцем и вкусными сырниками (кстати, сырники у нее такие, какие ни одна из моих пассий никогда не делала). Много раз говорили с Аней, что надо ей завязывать. Она начала учиться на заочке на юриста (комичная ситуация конечно). Но всё оттягивала.
— Ну вот ещё немного заработаю, поднакоплю и уйду на пенсию, — шутила она часто.
Сколько лет мы знакомы с Аней, но у меня всегда было к ней отношение как к бездомному котёнку. Да, четыре стены, в которые она приходила после трудового дня, были, но само понятие дома …Оно отсутствовало. Даже не спасало положение то, что был Олежка.
Это был один из тех многих дней, когда на адрес выезжаешь с большей неохотой, чем всегда, так как питерский снегодождь делает даже секундное пребывание на улице тяжким. Лепит в глаза, рот, нос. Вроде снег, но ты весь мокрый до нитки и под ногами чача какая-та. А ты идёшь и мечтаешь о том, что бы поскорее приехать в отдел, сделать себе горячего кофейку, достать сушечки из шкафа, закинуть ноги на стол и просто насладиться парой минут отдыха.
— Здорово, Вань. Что тут? — спросил я, увидев парня, которого только недавно в наш отдел взяли.
— Дрон-Андрон на третьем этаже на хате шкерится.
Нам поступило анонимное высокое донесение, что подозреваемый в трёх разбоях и двойном убийстве был по адресу. Понятно, что надо стараться всё делать по-тихому, но предчувствие какого-то замеса не покидало с той минуты, как я вышел из машины.
— Кто еще из наших? — спросил я.
— Сейчас СОБР подтянется. Сказали, что он там с какими-то шалавами и коришем.
Я ухмыльнулся и
Потом начался захват. Мы с Ваней ждали на лестнице, когда маски-шоу делали свое дело. Когда закончилась стрельба, мы забежали в квартиру.
Обычный шалман. Видно, что сюда приходят побухать, иногда перекантоваться. На полу лежал и матерился Дрон, которого уже повязали. Дальше ещё какие-то 2 мужика с браслетами и с разбитыми мордами и проститутки. Одна сидела на полу и держалась за руку. Из-под пальцев сочилась кровь. Над другой, лежавшей ко мне спиной, стоял СОБРовец.
— Дышит.
По рации он начал вызывать скорую, которая дежурила уже внизу.
Когда он отошел от девушки, меня как-будто обдало холодной волной. Это же Аня. Как? Почему?
— Нет…Нет…., — я повторял эти слова, склоняясь над ней. — Вань, скажи, что бы медики пулей неслись сюда! — рявкнул в сторону, где должен был находится по моим подсчетам парень.
Я зажал рану на ее животе. Но моей силы на хватало, что бы остановить кровотечение. Такой напор…Схватил какое-то грязное засаленное полотенце и попытался им хоть как-то зажать рану.
— Ань….Ань….Держись девочка….
Она попыталась открыть глаза, но они сразу же закрылись.
— Это ты…., — сказала она шёпотом и улыбнулась.
Странно, у нее пуля в животе, а она улыбается. Я плохо понимал, что делаю, но чувствовал, какие у нее холодные руки. " Мне надо согреть ее пальцы" только эта дебильная мысль стучала в висках. " Я ее согрею, врачи подлатают как всегда и она вернётся домой к Олежке".
Оптимистом меня было назвать сложно, но так хотелось верить, что это всё не так страшно, как выглядит.
— Я…..Олежка….Не бросай его…, — она выдавливала эти слова из себя через кровавое бульканье. Имя сына сквозь вытекающую изо рта кровь она произнесла очень отчётливо. Аня понимала, что это конец….
— Да ты дура, что ли? — заорал я на нее. — Не смей, слышишь! Тебя сейчас….
Я не договорил. Она прижала свой холодный пальчик к моим губам. Открыла глаза и посмотрела на меня.
— Обещаю….-сказал ей.
Никогда не верил в то, что у человека душа может вылететь из тела. Знаете, такие образные выражения не для меня. Но, глядя ей в глаза, понял, что они смотрят уже через меня. И рука….Ее холодная рука стала как-будто легче….Она стала невесомой, как тростиночка…..
Дальше прибежали врачи, начали реанимировать, констатировали смерть….И ее, такую маленькую, мою бездомную кошечку, накрыли белой простыней.
Никогда не задумывались, сколько таких простыней носят с собой санитары? Я никогда….Но наверное много.
Я стоял и смотрел на то, что происходит вокруг. Кто-то ходит, кто-то фотографирует, опросы соседей. А я не мог ничего делать. Я всё смотрел на ее пальчики, которые выглядывали из-под белого савана.
Уже выйдя на лестницу, сел на ступеньки, закрыл руками голову и начал кричать. Кричал долго, протяжно. Меня не могли " разомкнуть" и медики сделали какой-то укол. Очнулся уже на утро в больничной палате.