О любви
Шрифт:
Попутно Галя подумала и о том, что схватила в техникуме две двойки, а завтра, наверное, будет третья и что влюбленный в нее мальчишка вот уже неделю грозит комсомольским собранием за антиобщественное поведение. Но это была ерунда, несущественно, как и скандалы с Лидией, потому что уже четыре, обед, а там скоро и вечер, и вот-вот вспыхнет на третьем этаже то самое окно…
…Она сказала:
— Здравствуй, Костя.
Он ответил:
— A-а… Привет!.. Из техникума?
Чуть замедлил шаг и пошел с ней рядом.
У Гали все было
Костя спросил:
— Как жизнь молодая?
Она пожала плечами.
— Двоек много нахватала?
Галя ответила досадливой гримасой — ее раздражал этот пионерский разговор.
— Учиться надо на "отлично", — сказал Костя и ухмыльнулся.
— Да ну! — отмахнулась она. От досады язык оттаял, и она совсем просто спросила: — Костя, а двадцать восьмой квартал вы строите, да?
— Не строим, а проектируем.
— А что там будет?
— Там будет великая вещь, — сказал он. — Микрорайон. Девять тысяч человек. И все, что надо для жизни. Хочешь жить сто лет?
— Хочу, — сказала Галя.
— Переезжай в микрорайон.
Она засмеялась открыто и радостно, потому что говорит с ним, и все ей понятно, все легко, и он это чувствует, просто идут вдвоем и разговаривают.
— Жаль, ты не в строительном, — сказал Костя. — Попала бы к нам на практику — сама бы увидела.
Идут вдвоем и разговаривают — хоть бы улица не кончалась…
Но на углу он вдруг рассеянно оборвал фразу на середине и сказал:
— Вот такая жизнь. Как там Лида? Передай привет.
Положил ладонь ей на затылок, легонько встряхнул:
— Учиться надо на "отлично"!
И быстро пошел через площадь к скверу.
Галя тоже быстро пошла вперед, еще не совсем понимая, что случилось, но автоматически срезая угол площади, чтобы все время видеть Костю.
Он подошел к скверу, и навстречу ему из-за голых кустов и льдистых сугробиков вышла та, в красных сапожках. Костя наклонился, и она поцеловала его в щеку. Потом они пошли. Он что-то говорил, а та смеялась и прижималась к его плечу.
Галя смотрела, как они идут рядом. Это было не так рядом, как пять минут назад шла с Костей она, Галя. И разница была слишком ясна и слишком во всем.
Галя была в ботинках на резине, чтобы не промокнуть, и в пальто, чтобы не мерзнуть. А та была одета, как бывают одеты женщины. И смеялась она, как смеются женщины, и под руку его держала, как держат женщины.
И опять Галя подавленно шла сзади, отделенная от них двадцатью метрами толпы и дымящегося, подсыхающего асфальта, двадцатью метрами капели и гибнущих сугробов, шла, отделенная от его женщины шестью или семью непреодолимыми годами. И слабым утешением послужило то, что, остановившись у театральной афиши,
…А жить было все трудней. Мир теперь делился на Костю и остальное. И остальное — дом, техникум, подруги — становилось чем дальше, тем незначительней и отстраненней. И все трудней было притворяться обычной Галей, пятнадцатилетней девочкой, студенткой техникума и младшей сестрой. Да и времени на ту Галю оставалось все меньше. Надо было успевать к пяти к толстому витринному стеклу рыбного отдела. Надо было ходить на чужие свидания, прячась в переулках, в текучей толпе. На сугробистой окраинной улочке надо было ждать — иногда часами, пока не ударит по глазам внезапной темнотой чужое окно.
Она решила посоветоваться с Зойкой. Зойка не была ни особенно умной, ни особенно чуткой. Но она знала жизнь — что знала, то знала. Она выросла в огромной коммунальной квартире, занимавшей целый этаж, и житейских тайн для нее не существовало. Она знала, как люди рождаются, женятся, сходятся и расходятся, как стучатся домой пьяные мужья, как вдохновенно и злобно враждуют две женщины из-за мужчины.
Она переспросила:
— Двадцать шесть, значит?
Галя кивнула.
— Подумаешь, — сказала Зойка. — У нас недавно девочка расписалась, ей семнадцать, а ему тридцать два. Правда, она в положении была.
Она стала рассказывать подробности. Галя слушала невнимательно: история была бытовая и к ней отношения не имела.
Они стояли в закоулке позади техникума. Зойка прислонилась спиной к серой, нагретой солнцем стене — она любила комфорт.
— Ну и чего думаешь делать?
Галя пожала плечами.
— Он знает?
— Да ну — позавчера опять про двойки спрашивал.
— А на той выдре жениться думает? — поинтересовалась Зойка.
— Она не выдра, — вздохнула Галя.
— Почему не выдра?
— А почему выдра?
— Конечно, выдра, — спокойно, без всякой злобы заключила Зойка.
С улицы донесся сильный и стойкий гул — в школе через дорогу началась перемена.
Зойка повернулась к Гале спиной.
— Пальто не вымазала?
Пальто Зойке купили к новому году. Оно ей не очень нравилось, но все-таки берегла — из хозяйственности, как новую вещь.
— Не, — сказала Галя. — Все нормально.
Зойка повозила ладонью по штукатурке — выбирала место потеплей. Снова привалилась к стене, подумала немного и решила:
— Скажи ему, и все.
— Что сказать? — удивилась Галя.
— Да все. Чего тут темнить! Двадцать шесть лет — значит, парень серьезный, взрослый человек. Тем более, Лидкин знакомый. Так просто портить тебе жизнь не станет, да и ты, в случае чего, не дура. Возьми прямо и скажи. А там пусть смотрит. Чего тебе голову ломать? Пусть сам думает, пусть у него голова болит.
Галя засмеялась:
— Так прямо и сказать? Я вас люблю, к чему лукавить?
— А чего! У нас равноправие…