О любви
Шрифт:
Надо было раскрыть телефонную книгу, отыскать в ней номер телефона полиции и правильно набрать цифры. Чтобы унять дрожь в руках, Эдвину пришлось укусить себя в палец.
— Проклятие… Проклятие… — закручивая карусель диска, Эдвин всякий раз беззвучно ругался про себя.
Наконец он услышал гудки. Ожидание длилось целую вечность. За первой вечностью потянулась вторая. У Эдвина бешено застучало в висках.
— Полиция!
Ответили! Будто камень свалился с сердца. Ни холода, ни тепла не было в голосе дежурного полицейского. И все же он позволял вспомнить о солнце, о вольных птицах
— Алло! Полиция слушает…
Голос дежурного уже звучал настороженно.
— Приезжайте скорей!.. Таге Ольссон с женой убиты… похоже, их застрелили… Я почту доставил им… я сейчас с их телефона звоню… Они мертвые в кухне лежат… Оба мертвые…
— Имя? — оборвал полицейский поток его слов.
— Эдвин… Эдвин Киннунен.
— Личный номер?
"Этот проклятый личный номер для них важней жизни и смерти!" — подумал Эдвин, но тут же ответил:
— Семьдесят два ноль четыре ноль шесть тире пятьдесят двенадцать.
— Звонишь откуда?
Полицейский выговаривал слова медленно и спокойно.
— С хутора Таге Ольссона… из комнаты говорю…
— Не спеши. Где находится хутор?
— От лавки два километра надо ехать в гору, к лесу. А от того места, где ящик почтовый, свернуть на боковую дорогу…
— Куда ехать надо?
— Так я же сказал — к лесу! В гору ехать… от кооперативной лавки!
— Название населенного пункта?
— Омутсфорс.
— Не уходи. Дожидайся нас. Ничего только не трогай.
— Ради бога, скорей!
— Едем!
Разговор окончен.
Он вернулся к Соне, упал перед ней на колени. Руками обхватил ее голову, окунулся в ее отчаяние. Сжал щеки ее с такой силой, что заныли руки. Он не смел пошевельнуться из страха, что она его оттолкнет. Он хотел утешить ее. Ободрить ее добрым словом. Тщетно искал он слова, подходящие к случаю. Как мало на свете слов, мелькнуло в уме.
Соня беззвучно рыдала.
— Где же ты теперь будешь жить? — спросил он, сам не зная зачем.
Услышав этот вопрос, она отпрянула от пса. Удивленно вскинула голову и уставилась на Эдвина. К мокрым щекам прилипла собачья шерсть. Глаза ее были красные от слез. Собака отряхнулась и ринулась в кухню.
— Не знаю, — сказала Соня, — кажется, у мамы кузина есть…
Она сказала "есть", не сказала "была".
— Где она живет-то?
— Да там, за фабрикой, у поля ржаного, где по весне журавли пасутся…
Откинув с лица длинные пряди, она встала. Глубоко вздохнув, вытерла рукавом кофты глаза и всхлипнула. Отвернув лицо от Эдвина, быстро миновала прихожую и прошла на веранду. Эдвин — за ней. Попугаи вроде бы притихли. Пес в кухне надрывался лаем. Проходя мимо двери, сквозь солнечную полосу в прихожей, Эдвин старался не смотреть в раскрытую дверь, что вела в кухню. Однако своим внутренним оком он отчетливо видел всю картину, в мельчайших деталях. Ничто не ускользнуло от его глаз. Даже навозные мухи.
Понурив голову, Соня ходила по саду, под сенью деревьев. Яблоневый цвет осыпался вокруг. Будто шел густой снег. Медленно кружились снежинки;
На дороге показались два полицейских вездехода с синими мигалками. Они быстро приближались к дому. Облако пыли, взметавшейся из-под колес, относило на поле Ольссона. Эдвин сжал руку Сони, спрятавшуюся в его руке. Она была холодная. И тряслась мелкой дрожью.
— Скоро увидимся? — спросил он.
Соня кивнула.
— У сарая, что ли?
— Да-а-а…
— Когда?
— Когда смогу… когда наберусь сил…
— Завтра?
— Не знаю я…
Въехав во двор усадьбы, полицейские машины резко затормозили, из-под колес брызнул во все стороны гравий. Из первой, просторной машины вылезли шестеро полицейских в синих комбинезонах. Из второй машины, поменьше, вышли двое в штатском. Первый, седой человек с усиками над верхней губой, был в спортивной бежевой куртке. Второй, помоложе, в легком голубом летнем костюме и белой рубашке под желтым галстуком, носил очки в роговой оправе. Усатый зашагал к дому, синие комбинезоны — за ним.
— Ребятишками займись! — приказал он своему молодому коллеге, прежде чем на своих негнущихся ногах подняться на крыльцо, и тут же скрылся в проеме двери.
Молодой скорчил гримасу и кивнул.
— Мерзость какая!
Этими словами пожилой полицейский выразил свое отвращение к тому, что он увидел в кухне. Эдвин с Соней успели расслышать их прежде, чем желтый галстук поманил их к себе.
— Живете здесь? — спросил он.
— Я здесь живу… мои родители там лежат… в доме, — чуть слышно прошептала Соня.
— Вот что, сядем в машину и побеседуем, — приветливо проговорил полицейский. Соня закрыла лицо руками и снова затряслась в беззвучных рыданиях. Полицейский обнял ее за плечи и помог ей взобраться на заднее сиденье машины.
— А ты подожди здесь. Я после с тобой поговорю.
С этими словами он кивнул Эдвину и, улыбаясь, расположился на переднем сиденье вездехода.
Желтый галстук сверкал на солнце, как одуванчик. Можно подумать, что молодой полицейский рекламирует галстуки — такие пижоны обычно красовались на страницах толстого каталога фирмы Ален, рассылающей покупки по почте. Полицейский извлек из ящика для перчаток магнитофон и, подключив его к приборному щитку, захлопнул дверцу машины.
Шурша колесами по гравию, во двор въехала машина "скорой помощи", которая могла бы справедливо гордиться красотой и обтекаемостью своего корпуса. Из машины вышли два молодых человека. У одного из них весь лоб был в прыщах. Оба растерянно оглядывались по сторонам. К ним тотчас же засеменил синий комбинезон.
— Можете отчаливать, ребята, — сказал он. — Забирать в больницу отсюда некого. Груз надо прямиком доставить в морг, только попозже. Для вскрытия и судебной экспертизы.
— Ладно, — согласно кивнули молодые люди из "скорой". Один из них, тот, который был ростом повыше, прислонясь к машине, зажег сигарету. Рука у него дрожала.